Шах и мат

Мне знаком как явный, так и скрытый сексизм – в конце концов, я работала на Боба. К тому же придурки – константа моей жизни.

Хотя нет. Сейчас не совсем так.

– Мне казалось, в моем детстве все было по-другому, – говорю я Дефне. – Может, потому, что у меня не было рейтинга или отец огораживал меня от всего этого. Не помню, чтобы мужчины считали шахматы исключительно своей игрой.

Она кивает:

– Когда ты была маленькой, шахматы волновали всех больше, чем пол игроков, верно?

– Да.

– Думаю, ты пропустила все самое интересное. Когда дети вырастают, они начинают искать кумиров, и оказывается, что их любимый Каспаров^? однажды сказал, что ни одна женщина не выдержит длительной битвы[44].

Я напрягаюсь.

– Серьезно?

– Однажды после турнира мы с другими игроками пошли ужинать. Кто-то включил старое интервью Фишера, где он говорит, что женщины по своей природе глупые и плохо играют в шахматы. Все думали, это уморительно, – Дефне с непривычно подавленным видом смотрит на свои туфли. – Мне было семнадцать, у меня уже был статус гроссмейстера. И я была единственной женщиной за тем столом.

– Я… Да пошло оно все, Дефне, – яростно вскакиваю с места. Тогда она была моложе меня. Один на один с мудаками. – Фишер, кстати, был антисемитом. Это не значит, что…

– Меня задел не Фишер, а парни моего возраста, которые думали, что футболка с надписью «Шахматист женского рода – это оксюморон» – отличная шутка. Меня задело, что ФИДЕ ничего с этим не сделала. И вот она я, все чаще проигрываю на турнирах уродам, которые шутят, что женский мозг слишком маленький, чтобы понять, как обезопасить короля. И я начинаю думать: вдруг они правы? Женщины-гроссмейстеры составляют сколько? Один процент? Это ничто. Может, мы действительно хуже. Может, нам и правда нужна отдельная лига.

– Ты… – я моргаю, ощущая себя преданной. – Ты правда так думаешь?

– Думала. Какое-то время. И чем больше так думала, тем больше проигрывала. Потом взяла перерыв. Пошла учиться, получила MBA – кстати, ты знала, что у меня есть степень? Теперь, когда ты знаешь, никому не говори: это мой самый ужасный секрет. В любом случае я думала, что шахматы для меня закрыты. Затем наткнулась на одно исследование.

Европейские ученые отобрали женщин и посадили их играть в онлайн-шахматы против мужчин схожего рейтинга. Когда женщины не знали пол соперника, то выигрывали половину партий. Когда им намекали, что по ту сторону экрана тоже женщины, они выигрывали половину партий. Но когда им сказали, что они играют против мужчин, цифры существенно изменились. Хотя на самом деле их оппонентами всегда были мужчины, – Дефне пожимает плечами. Ее сережки уныло позвякивают. – Если ты женщина, система тянет тебя на дно. Заставляет сомневаться в себе и бросать шахматы, ведь всегда есть те, кто талантливее. Оз, Эмиль, Нолан… даже хорошие парни не понимают нас. Не знают, каково это, когда тебе говорят, что ты с генетической точки зрения – второй сорт, – внезапно на лице Дефне появляется озорная улыбка. – Но это неправда. И как только ты это понимаешь, у тебя никто не может это забрать. На следующий день после того, как прочитала об этом исследовании, я пошла и сделала вот это. – Она снимает кардиган, чтобы продемонстрировать татуировку с шахматной доской на своем предплечье.

– Что это?

– Москва, 2002 год. Финальная расстановка в партии, где Юдит Полгар обыграла Гарри Каспарова^?. Она сделала это, несмотря на то что однажды он высказался о ней как об обладательнице «несовершенной женской психики».

Я смеюсь. И не прекращаю смеяться еще целую минуту.

– Это… Это потрясающе

.

– Знаю, – Дефне тоже смеется. Затем выражение ее лица меняется на серьезное, и она берет меня за руку. – Мэллори, я выросла в этом мире, и я знаю, о чем думают эти придурки. Но все меняется. Старые пердуны из ФИДЕ начали понимать, что не могут заставить женщин перестать играть в шахматы. Они увидели тебя и подумали, что это их шанс. Ты была аутсайдером, который проявил себя на больших соревнованиях. Другие женщины годами были у них перед глазами, а твое приглашение они могут аргументировать тем, что ты новичок с низким рейтингом, но серьезным потенциалом. Они хотят использовать тебя для жеста доброй воли, но я-то их знаю. Знаю, что в реальности они в тебя не верят. Думают, любая твоя победа будет случайностью, а первое место тебе и вовсе не светит.

Что-то сжимается внутри меня. Разве это не то самое, в чем я неделями пыталась убедить себя? Что это не мой уровень. Что я не готова. Что я недостаточно хороша. «Я проиграю» – было моей установкой по умолчанию. Потому что… Мне не хватает опыта. Потому что я не хочу этого и не заслуживаю. Потому что я женщина?

«Ты в курсе, насколько невероятная?» – спросил меня Нолан в Торонто. Я тогда ответила утвердительно, но глубоко внутри знала, что во мне нет ничего особенного. А как на самом деле?

Я смотрю Дефне в глаза. Она всегда поддерживала меня. Всегда была со мной откровенной. Никакого фальшивого позитива.

– Ты думаешь, я могу выиграть Турнир претендентов? – спрашиваю я и замираю в ожидании ответа.