Шах королеве. Пастушка королевского двора

– Государь… – начала Лавальер, стараясь как-нибудь побороть одолевавшее ее волнение.

Но Людовик не дал ей договорить, перебив горячим призывом:

– Нет, дорогая, не называй меня так! Разве как государь пришел я к тебе? Забудь о моем сане и, если твои уста не лгали вчера, называй меня просто по имени!

– Нет, мои уста не лгали вчера, о нет! – тихо произнесла Луиза. – К чему стала бы я отрицать то, что все равно может увидеть всякий? Да, я глубоко, беззаветно, бесповоротно полюбила вас, но моя любовь – не благо, не счастье, а источник бесконечных мучений. «Забудем ваш сан», говорите вы? Хорошо, забудем о нем. О, я придаю очень мало значения сану и, будь вы хотя бы простым пастушком, с восторгом удалилась бы с вами под сень прохладных дубрав, чтобы там полной чашей пить блаженство разделенной любви! Да, удалилась бы, если бы… Ах, боже мой! Можно забыть о том, что вы – король, но можно ли забыть, что вы связаны на жизнь и смерть с другой? Значит, в такой любви не может быть счастья. Ах, зачем я дала волю своему сердцу, зачем с самого начала не вырвала из него преступной любви!

– Преступной, Луиза?

– Да, преступной, государь! Разве мою любовь может когда-нибудь благословить церковь? Разве могу я стать для вас чем-нибудь, кроме простой игрушки страстей? Но я не могу стать такой игрушкой, не могу для этого я слишком люблю вас! О! – Луиза пошатнулась и с невыразимой страстью крикнула: – Для чего я так полюбила вас!

– Луиза, дорогая! – воскликнул Людовик и, упав на колени перед девушкой, покрыл ее руки бурными поцелуями.

– Государь! Бога ради! – воскликнула Лавальер. – Вас могут увидеть! Вы предо мной на коленях!

– Пусть видит весь свет! – с пафосом воскликнул король. – Такой любви, как моя, нечего стыдиться, ее может видеть весь свет! Дорогая моя! Я хотел успокоить тебя! Поверь, я не питаю никаких себялюбивых намерений, не ищу сейчас ничего от твоей любви! Я хотел только услышать из твоих дорогих уст то признание, которое мне пришлось услыхать вчера, хотел лишь убедиться, что не ошибся и что ты действительно любишь меня! В такой любви нет ничего преступного, в ней нет греха! Будущее покажет, что мы можем ждать от нашей любви, а пока…

– Государь… – тихо перебила его девушка.

– Скажи «Луи»! – с мольбой произнес король.

– Луи! – послушно повторила девушка, и это имя получило неизъяснимое очарование в ее робких устах. – Я не могу и в будущем обещать вам…

– Скажи «тебе»! – снова перебил ее Людовик.

– Не могу обещать… тебе… и в будущем иную любовь, кроме братской, иных отношений, кроме чистых и безгрешных! А сейчас умоляю отпустить меня, сегодня я дежурная при ее высочестве.

Луиза вдруг вспомнила, что было связано для короля с Генриеттой, и в порыве глухого отчаянья закрыла лицо руками.

– Об этом не думай, с этим будет кончено навсегда! – тихо сказал король, поняв, что заставило девушку вдруг съежиться в остром порыве ревнивой скорби.

– О, если бы это было так! – с восторгом воскликнула Луиза. – Я была бы счастлива и за себя, и… за вас! Но умоляю пустить меня, меня могут хватиться.

– Скажи, когда мы опять увидимся наедине? – с мольбой произнес король.

– Но… не знаю… Боже мой!

– Хорошо! Я сам назначу время и пришлю к тебе Бретвиля! О, дорогая моя! – король широко раскрыл объятья и хотел заключить в них Луизу, но девушка так стыдливо-испуганно съежилась, словно робкая мимоза, что король ограничился почтительным поцелуем дрожащей руки и взволнованно удалился из оранжереи.

IX

Некоторое время Луиза в сладком оцепенении постояла на прежнем месте. Случившееся было слишком неожиданно и значительно, и девушка не могла охватить его своим смущенным, растерянным разумом. Король, сам король Людовик любит ее, скромную туреньскую провинциалку? Тот самый король, к которому с робкой, безнадежной мечтой устремлялось ее сердце? О, от этого одного можно было помешаться с радости!

Луиза забыла о Генриетте, о своем дежурстве и все стояла в томном забытье. Вдруг чей-то язвительный смешок, послышавшийся сверху, заставил девушку пробудиться от своих грез. Она испуганно оглянулась, но никого в оранжерее не было. Или ей это просто показалось? Но – нет! – на вершине большой соседней пальмы послышался шелест листвы, и вдруг по гладкому стволу дерева, скользя, опустился какой-то человек. Луиза испуганно вскрикнула – перед ней был граф де Гиш.

– Так вот что значит перемена в вашем отношении ко мне! – небрежно кинул Арман, стараясь подавить злобную гримасу дергавшую его губы. – Ну конечно, где мне соперничать с его величеством! Я ведь– только граф! А вам, притворная недотрога, требуется по меньшей мере король? Да, искусно вы провели всех нас своей напускной скромностью! Скажите пожалуйста! «Не могу обещать тебе в будущем иную любовь, кроме самой братской, чистой и безгрешной!»– прогнусавил он манерным, напыщенным тоном. – Ай да пастушка! Знает, чем разжечь его величество! – и Гиш захохотал язвительным смехом, каждый звук которого был оскорбительнее пощечины.