Шах королевы

Откуда-то издалека послышался слабенький писк — до боли знакомая мелодия скрипочки, и она рванула со всех ног в прихожую, ругая себя на чем свет стоит. Это она так звонка от Таечкиных родственников ждет! Оставив мобильник в сумке и наглухо застегнув молнию! Хороша добрая мнучичка, хороша альтруистка, ничего не скажешь…

— Да! Здравствуйте! Слушаю вас! — приветливо проговорила она в трубку, отчего-то уверенная, что звонят именно они, Таечкины родственники. Тем более номер в окошке мобильника высветился совсем незнакомый.

— Здрав-ствуй-тье… — зарокотал в ее ухе уже знакомый голос Генриха. — Вы меня прошу извинить, я очень волноваться…

— Ой, да я и сама волнуюсь, что вы! Вы Генрих, да?

— Да, да…

— А меня зовут Наташа! Наташа Петрова! Это я звонила в студию, когда передача шла! Я Таечке… Ой… То есть я вашей бабушке уже сказала, что вы нашлись! Она… Она вас ждет… Вы когда приедете?

— Да… Да, мы купили уже билет… То есть два билет… Я и моя мама.

— А билеты на самолет или на поезд?

— Да, да, на самолет! На сегодня рейса нет, только на завтра. Рейс двести пятьдесят шесть.

— Так. А время?

— Сейчас, один момент… Девять часов пятьдесят две минуты.

— Ага… Погодите, я соображу, в котором часу вы будете здесь… Вам из Москвы лететь два часа плюс разница во времени… Это получается два часа пополудни… В общем, все хорошо, Генрих! Завтра после обеда вы уже увидите свою бабушку! Только учтите — она совсем старенькая и не видит ничего. И с постели давно не встает. А так, в общем, в памяти и в сознании… Генрих, а вас встретить?

— Нет, нет, не встретить. Мы сами приедем. Вам не надо беспокоиться. Мама не хочет, чтобы вам беспокоиться. Она говорит, ей так лучше. Нам нужно только уточнить адрес. Здесь написано — переулок Липатьевский, дом двадцать шесть, квартира пятьдесят четыре. Это есть правильный адрес? Переулок — это есть улица так называться?

— Да. Это есть правильный адрес. Скажете таксисту, он привезет.

— Спасибо, Наташа. До встречи.

— Ага. До встречи…

Зажав мобильник в руке, Наташа вернулась на кухню, распахнула окно, долго стояла, вдыхая в себя призрачную прохладу июньского вечера и пытаясь унять волнение. Потом протянула руку, снова включила чайник, усмехнулась нервно — попьет она сегодня, наконец, чаю или нет? Или не хочется ей уже никакого чаю? А может, лучше спать лечь? День завтра предстоит трудный… Да, нужно же еще бабушке позвонить! Как это она про бабушку-то забыла? Надо, чтоб они с Тонечкой тоже завтра сюда приехали…

— Да, Натка! Ну что там у тебя? Ты же перезвонить обещала! Я тут волнуюсь, жду… — обрушился на нее из трубки тревожный бабушкин голос.

— Ба… Ты сейчас сидишь или стоишь?

— Ну, сижу… Да говори уже, копуша окаянная! Вечно загадки какие-то загадываешь!

— Бабуль, ты не поверишь, но у нашей Таечки дочь отыскалась…

— Иди ты! Но этого же не может быть, Натка! Ты что? Откуда ты это взяла?

— А вот и может! Представляешь, я вечером пришла на кухню чаю попить, включила телевизор, а там передача идет, которую ты все время смотришь… Ну, с шукшинской дочкой которая! И представляешь, я сижу и ушам своим не верю…

Наташа торопливо и взахлеб начала воспроизводить словами только что пережитые ею события, не давая бабушке вставить ни слова. И вдруг замолчала, услышав сдавленный то ли стон, то ли слезный бабушкин всхлип:

— Ой, Натка… Да что же это… А Таечке… Таечке ты об этом сказала?

— Ну да… Конечно сказала! Я сразу же к ней и помчалась! Да я бы все равно не утерпела! Ты что, такая новость…

— Ой, не надо было…

— Да почему?!

— Да потому! Иногда человеку счастливую весть труднее пережить, чем горькую. Надо было ее как-то подготовить, что ли… А ты, наверное, как обухом по голове! Знаю я тебя…

— Ничего себе! Я же еще и виновата!

— Да ладно, ни в чем ты не виновата… А Таечка твои новости как восприняла?

— Она… Она просто заплакала, и все… Я думала, она обрадуется! А потом говорит мне — иди домой… Представляешь?

— Эх ты, Натка! Надо было сначала мне все рассказать… Когда они приедут, немцы эти?

— Завтра, примерно часа в два здесь будут. Ба, да ты не волнуйся! Я тоже здесь ночевать останусь, присмотрю за Таечкой.

— Ничего себе, не волнуйся! Да я теперь всю ночь спать не буду. Ладно, пойду валерьянку пить… Завтра мы с Тонечкой приедем. Пока, Натка…

Обиженно отбросив телефон на кухонный стол, Наташа потрогала рукой чайник — остыл уже… Ладно, бог с ним. Не судьба ей, наверное, сегодня чаю попить.

Осторожно ступая по коридору, она подошла к двери в Таечкину комнату, прислушалась. За дверью было так тихо, что она не решилась эту тишину нарушить — пусть Таечка спит. У нее завтра тоже трудный день.

Уснула она сразу, как только улеглась в мамину постель. Будто провалилась в знакомое с детства облако маминых духов. И сны всю ночь снились хорошие, розовые, детские. И мама была в этих снах красивая, молодая, и бабушка еще не старая, и Таечка присутствовала резвой сухонькой старушкой, убегала от нее по полю за горизонт… Она ее догоняла, а Таечка все убегала… Обернется, погрозит ей пальчиком — не беги, мол, не надо! — а она все бежит за ней, бежит…