На душе было гадко, хотелось плакать от несправедливости.
– Ты должна от нее отказаться, – спокойно выговаривал ей Амон по дороге на конюшню. – Иначе ваша связь не прервется.
– А зачем ее прерывать? – хмуро спрашивала упрямица. – Зачем?
– Она сыграла свою роль, Кэсс. После второго соревнования ты видела животное хоть у одной из девчонок?
– Не-э-эт, – протянула она. – Но они же, наверное, как и Фенька…
– Их забрали. Они больше не нужны, к тому же делают претендентку уязвимой. Умрет животное – помнишь, что случится с хозяйкой?
– Тогда почему только сейчас? Ведь уже прошло почти два месяца и…
– Было не до того, – последовал короткий ответ. – Когда я стану убирать из тебя
Он подтолкнул спутницу к стойлу, не давая ничего возразить. И вот она сидит на соломе, грустно смотрит на четвероногую парнокопытную подружку и чувствует себя предательницей. Наконец, собрав в кулак всю свою довольно-таки чахлую силу воли, Кассандра поднялась на ноги и отступила от питомицы.
– Прости меня, девочка, – тихо сказала она. – Я тебя отпускаю.
Внутри словно до предела натянулась и лопнула со звоном струна. Яркая вспышка перед глазами на миг ослепила. Бывшая обладательница рогатой плутовки зажмурилась. К горлу подступили горькие слезы, но девушка сморгнула соленые капли и вышла из конюшни, не оборачиваясь. За спиной жалобно мекнула животинка, так и не сумевшая понять причины, по которой от нее столь легко отказались.
– Ненавижу этот мир, – подняв глаза на хранителя, прошептала невольница.
Тот ничего не ответил, подхватил плаксу на руки и взмыл в небо. Нужно было возвращаться в столицу. Сегодня квардинг не собирался оставаться в Аду.
Утро следующего дня выдалось ярким и солнечным, словно в насмешку над горьким настроением претендентки. Ниида проснулась раньше Амона, но не захотела вставать. Села, закутавшись в тонкое покрывало, и устремила взгляд на демона. Когда он спал, с лица исчезала привычная жесткость, черты разглаживались. Наблюдательница смотрела, стараясь запомнить, как отражается на льняных волосах солнечный свет, как проступают безобразные полосы шрамов на широкой спине, и как руки, тоже кое-где покрытые рваными линиями рубцов, обнимают подушку. Почувствовав на себе внимательный взгляд, мужчина открыл глаза.
– Почему? – спросил он.
– Что?
– Почему ты хочешь себя ущипнуть?
Она улыбнулась и потерла лицо руками.
– Мне кажется, будто я сплю.
Хозяин насмешливо поднял бровь, без зазрения совести прочел мысли рабыни и усмехнулся:
– Все-таки ты чудная. Ты принадлежишь жестокому демону, носишь под сердцем свирепое чудовище, сегодня состоится соревнование, которое может тебя убить, и вместо того, чтобы драть на себе волосы, как нормальная человеческая девка, ты размышляешь о том, как тебе повезло? Вредно тебе думать, henba. Вставай. Кстати, – между делом произнес Амон, натягивая на себя одежду, – забыл сказать. Все твои страхи глупые. И чем больше ты с ними борешься, тем сильнее они на тебя будут нападать. Хочешь одолеть свой ужас – просто прими его. Ясно?
Поколебавшись, девушка кивнула.
– Сегодняшнее состязание окажется последним для той из вас, – вещал с трибун глашатай, – которая не поймет, что стихия не приемлет трусости, и лишь бесстрашие и отвага способны ее контролировать.
Девушки с удивлением выдохнули. Стало быть, не приемлет трусости? А что тогда значили все предыдущие состязания? Бросаться в гущу мечущихся животных, увертываться от стрел? Что это? Риск жизнью забавы ради? Претендентки с недоумением переглянулись, а пафосный герольд меж тем продолжил:
– Каждая из вас, – он обвел рукой четверых претенденток, – чего-то боится. Но только те, кто сумеют победить свой сокровенный ужас, никогда не выпустят стихию из-под контроля.
– Он издевается? – Кэсс и Вилора, поддерживающие под руки безвольно стоящую Леринию, переглянулись.
Рядом зашипела Натэль:
– Очень умно! Значит, мы столько времени бегали, прыгали и кидались на драконов, чтобы теперь избавляться от детских страхов? Победить боязнь темноты и поверить, что под кроватью не живет чудовище?
– Успокойся, – одернула ее вампирша. – Сдается мне, будут нам и битвы, и драконы…
Она осеклась и застыла, выпустив руку безучастной ко всему Лири.
– Звездочка… – Тихий мужской голос, родной и полный муки, заставил сердце сжаться.
Несчастная шагнула вперед, обратившись в слух.
– Звездочка… За что? Неужели я мало тебя любил?
Жена, мать, воин – она застыла посреди Поприща. Дышать стало больно. Воздух застрял в груди, в голове зашумело. Арена, зрители, подруги по несчастью – все исчезло, остался лишь голос…
– Прости…
– Прости? – Он возник словно из ниоткуда, стремительный и страшный в своем боевом обличье.