Читаем Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание полностью

Милая прелесть Минна Соломоновна!

Хочу Вам написать маленькую весточку. Пусть она будет как предваряющая ласточка о моем приезде.

Среди немногих, кого мне очень хочется повидать, – это Вы, дорогая. Должна признаться, что не очень хочется уезжать именно сейчас, в самый разгар среднеазиатской весны. Сад мой сейчас такой прелестный, все в цвету. Уже брызнули вишенки. Фиалки и гиацинты уже отцвели. В этом году ожидаю много тюльпанов. Так как их хозяйка этой весной несколько здоровей, то и сад куда ухоженней и нарядней.

Как мне жаль, что я не могу познакомить Вас с дивным обитателем нашего дома. У нас живет мистически, непонятно откуда-то появившийся египтянин – журавль-красавка. А так как все египтяне идолопоклонники, то он сотворил себе кумира из Алексея Федоровича, любовь исступленная, трогающая до слез. При встрече все расскажу.

Алексей Федорович завтра едет в Комарово. Как видите, несмотря на райский сад, он вынужден бежать за тридевять земель, чтобы люди оставили его в покое и дали ему работать спокойно. Вероятно, дней через 10–12 и я тронусь к нему, а по дороге несколько дней пробуду в Москве, где мне надо наладить дела балетмейстерские, связанные с балетом, который А. Ф. пишет к пятидесятилетию.

Хочу обратиться к Вам за советом и даже некой просьбой, так сказать, светского характера. Как Вы считаете, удобно ли попросить Юрия Федоровича Файера познакомить меня с Григоровичем? Или, может быть, Вы могли бы свести меня с ним? (Просить об этом Касьяна Ярославича не могу, так как он ревнив, к тому же театральные отношения Большого театра для меня покрыты мраком неизвестности.) Несмотря на то, что у меня будут письма к Григоровичу от Министерства культуры и от дирекции нашего театра, я как-то не привыкла и не умею знакомиться с людьми посредством верительных грамот и чувствовала бы себя очень стесненной и не в своей тарелке. (Кстати, я даже не знаю имени и отчества Григоровича.)

Должна Вам признаться, что виденный мною на днях из Ленинграда спектакль «Легенда о любви» произвел на меня очень сильное впечатление, и я отношу его к одному из самых радостных открытий в искусстве для себя за многие, многие годы. Талант этого хореографа покорил меня без остатка, и каков ни будет результат моей встречи с ним, я останусь навсегда истинной его почитательницей. Я не думала, что я увижу еще кого-то, кто так полно отвечает моим чаяниям и любви в балете.

Мне будет, конечно, очень горько, если ему не понравится то, что я хочу ему показать, именно потому, что я так полюбила его как художника. Должна Вам признаться, что до сих пор все мои пристрастия, любовь и предпочтения отдавались Касьяну как «моему» (излюбленному) мастеру, а тут я полностью и с радостью подчинилась обаянию другого таланта и индивидуальности. Мне так долго и давно никто не нравился, я ненавижу критичность свою при встречах с искусством, а она, к сожалению, всегда возникала, и так радостно наконец было увидеть произведение, о котором можно говорить с восхищением и память о котором живет в сердце. Напишите мне, милый друг, несколько строк авиаписьмом с ответом мне, могу ли я рассчитывать на Вашу помощь и любезность. Крепко Вас целую.

Напишите мне, пожалуйста, свой телефон, если он изменен.

Ваша, до скорой, надеюсь, встречи,

Галина Лонгиновна
Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары – XX век

Дом на Старой площади
Дом на Старой площади

Андрей Колесников — эксперт Московского центра Карнеги, автор нескольких книг, среди которых «Спичрайтеры», «Семидесятые и ранее», «Холодная война на льду». Его отец — Владимир Колесников, работник аппарата ЦК КПСС — оставил короткие воспоминания. И сын «ответил за отца» — написал комментарии, личные и историко-социологические, к этим мемуарам. Довоенное детство, военное отрочество, послевоенная юность. Обстоятельства случившихся и не случившихся арестов. Любовь к еврейке, дочери врага народа, ставшей женой в эпоху борьбы с «космополитами». Карьера партработника. Череда советских политиков, проходящих через повествование, как по коридорам здания Центрального комитета на Старой площади… И портреты близких друзей из советского среднего класса, заставших войну и оттепель, застой и перестройку, принявших новые времена или не смирившихся с ними.Эта книга — и попытка понять советскую Атлантиду, затонувшую, но все еще посылающую сигналы из-под толщи тяжелой воды истории, и запоздалый разговор сына с отцом о том, что было главным в жизни нескольких поколений.

Андрей Владимирович Колесников

Биографии и Мемуары / Документальное
Серебряный век в нашем доме
Серебряный век в нашем доме

Софья Богатырева родилась в семье известного писателя Александра Ивича. Закончила филологический факультет Московского университета, занималась детской литературой и детским творчеством, в дальнейшем – литературой Серебряного века. Автор книг для детей и подростков, трехсот с лишним статей, исследований и эссе, опубликованных в русских, американских и европейских изданиях, а также аудиокниги литературных воспоминаний, по которым сняты три документальных телефильма. Профессор Денверского университета, почетный член National Slavic Honor Society (США). В книге "Серебряный век в нашем доме" звучат два голоса: ее отца – в рассказах о культурной жизни Петербурга десятых – двадцатых годов, его друзьях и знакомых: Александре Блоке, Андрее Белом, Михаиле Кузмине, Владиславе Ходасевиче, Осипе Мандельштаме, Михаиле Зощенко, Александре Головине, о брате Сергее Бернштейне, и ее собственные воспоминания о Борисе Пастернаке, Анне Ахматовой, Надежде Мандельштам, Юрии Олеше, Викторе Шкловском, Романе Якобсоне, Нине Берберовой, Лиле Брик – тех, с кем ей посчастливилось встретиться в родном доме, где "все всегда происходило не так, как у людей".

Софья Игнатьевна Богатырева

Биографии и Мемуары

Похожие книги