Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание

P. S. Посылаю Вам перышко моего журушки Гопи.

Галина Козловская – Татьяне Кузнецовой

20 января 1986

Милая Таня!

Спасибо за память и добрые пожелания. Ваши пожелания вспомнить славную, морозную зиму очень кстати. Хотя я очень боюсь холода, но мне никогда не изжить ностальгию русского человека по зимушке-зиме. Я скучаю по запаху снега и его тишине. Мы же здесь (парадокс природы) пребываем во внезапных даже для нас весенних днях. На дворе 20 градусов тепла, и Журушка мой бродит по саду и щиплет травку. Деревья и кустарники набрали почки, и вьющиеся розы уже почти все в листве. Это, конечно, неестественно, и самое главное, что организм и сосуды никак не приспособятся, и порой я очень плохо себя чувствую. Морозы все-таки могут грянуть, и тогда быть беде легковерным растениям.

Танечка, у меня к Вам будет маленькая просьба – сходить к Владимиру Брониславовичу и испросить у него для меня прощенье за то, что я его не поздравила с Новым годом. Объяснение, что никому не писала, не оправдывает свинства. Эти дни совпали у меня с очередным скульптурным запоем. Я дорожила каждой минутой и лепила по 8 часов, не вставая. Потом расплачивалась за всё это изнеможением и такой физической слабостью, что на жизнь уже не хватало сил. Когда я работаю, я не знаю усталости, и часто стихи идут вместе с лепкой – и вот этим я живу. Этим я забываю свое одиночество, и мне нет времени горевать об отсутствии ухода и заботы обо мне какой-нибудь доброй души.

В общем, конечно, самый большой подвиг человека – это встречать свою старость и не дать ей все-таки восторжествовать над собой. Передайте, пожалуйста, сердечный привет Надежде Ивановне Катаевой-Лыткиной и скажите ей, что я радуюсь тому, что она отдала душу и помыслы музею Марины Цветаевой. Это так нужно, так долгожданно желалось и наконец осуществилось. Мне жаль, что Брониславович, по-видимому, много отдал тому человеку, который у себя в квартире устроил домашний музей (фамилию на М.[135] всегда забываю). Знаю, что он отдал ему серебряный перстень с вандейской лилией, которую Марина Ивановна подарила ему в знак благодарности, когда Брониславович вызвал на дуэль одного прохвоста и вступился за ее честь и доброе имя.

Не виделись ли Вы с Ирмой Викторовной? Она совсем пропала, а мне очень бы хотелось знать судьбу ее многолетнего труда о М. И. Если увидите, передайте привет. Если Вам когда-нибудь захочется посетить наши азийские края, буду рада Вас повидать и приютить.

Всего Вам доброго и исполнения всех желаний. Пишите. Если бы у Вас очистились окна от прекрасных зимних узоров, Вы бы увидели у меня на столе прелестную цветущую ветку японской айвы. Сердечно Ваша

Галина Лонгиновна

Бесцеремонное вторжение

А дальше, после таких дружеских и доверительных писем, между нами происходит одно жуткое недоразумение. Вот как это было.

Я часто посещала Надежду Ивановну Катаеву-Лыткину, проживавшую, как я уже упоминала, в Маринином доме, на первом этаже. Конечно же, рассказала ей о Галине Козловской, нашей переписке и зачитала письмо с персональным приветом ей. Это всё происходило в присутствии одной девицы, которая сидела тут же за столом и слушала мои рассказы. Надежда Ивановна отрекомендовала ее мне как учительницу, поэтессу и большую любительницу стихов Марины Цветаевой. Она слушала очень заинтересованно, внимательно и вскоре заявила, что у нее в Ташкенте много хороших друзей, которые могли бы помогать Галине Лонгиновне в быту, быть чем-нибудь ей полезными. Изъявила желание послать им ее адрес. Мы с Надеждой Ивановной развесили уши и пообещали, что напишем в Ташкент и предложим Галине Лонгиновне их услуги. Но девица оказалась вовсе не тем добрым ангелом, как мы о ней подумали… Она незаметно списала с конверта адрес Галины Лонгиновны и, недолго думая, взяла билет до Ташкента, села в поезд и безо всякого стеснения явилась к ней в дом.

Мы об этом ничего не знали, пока я не получила от Галины Лонгиновны следующее письмо, повергшее меня в полный ужас, что из-за какой-то случайной аферистки рушатся такие доверительные отношения.

Галина Козловская – Татьяне Кузнецовой

16 февраля 1986

Таня!

Хочу спросить Вас, почему Вы решили, что Вы можете давать мой адрес кому попало и без моего разрешения? Я Вам этого разрешения не давала. Я крайне выборочно выбираю себе друзей и знакомых и не допускаю в свой дом ненужных, неинтересных, а тем более неведомых мне людей. Мало ли, что кто-то рвется ко мне в дом, что это кому-то хочется. Но, прежде всего, надо узнать, хочу ли этого я.

Благодаря Вашей – я не знаю, как это назвать, – бездумной неделикатности, что ли, или той беспардонности, которой отличается Ваше поколение, на меня свалилось, как снег на голову, некое бездомное, ненормальное (почти наверное) и неприкаянное существо, которое взвалило на меня нравственную ответственность за эту бездомность и неприкаянность.