Шахидка с голубыми глазами

Я чуть не сел в лужу от этих слов. Может, мне почудилось? Сама себя взорвать? Яна должна была себя взорвать?

– Что ты мелешь? – ослабшим голосом произнес я и крепко схватил ее за плечи. – Как это понять?

– Сегодня утром я должна была взорвать себя в центре Мадрида, – спокойно, хорошо понимая смысл того, что говорила, повторила Яна. – Я хочу умереть…

– Хочешь?

– Хотела… Или хочу. Не знаю. Мне не нужна эта жизнь. Я разочаровалась. С меня довольно того, что я прожила. Лучше умереть красиво, чем жить униженной и раздавленной… Лучше быть розой, которую намерены сорвать, чем растущим в навозной куче репейником… – С каждым словом голос ее обретал силу и убежденность. Яна говорила ровно, спокойно, даже с оттенком скуки, как если бы читала знакомый до каждой буквы, до каждой запятой текст.

– Яна, голубушка, – прошептал я, не в силах избавиться от ощущения, что Яна меня разыгрывает, что дурно шутит. – Ты ведь собиралась не просто покончить с собой. Ты собиралась совершить террористический акт. Ты готовилась убить людей. Много людей. Очень много. Зачем тебе это надо?

– Не знаю, – ответила она отчужденно, стремительно погружаясь в свои ощущения и мысли. – Я об этом не думала. Я ждала сегодняшнего утра, чтобы красиво и быстро уйти из жизни.

– Красиво?! – крикнул я.

– Но мой благодетель, мой ангел не приехал за мной. Вместо меня к богу ушел кто-то другой.

– И что теперь?

– Ничего. Я вернулась в жизнь. И не знаю, что буду делать дальше.

Я оттолкнул Яну. Мне казалось, что мокрые волосы на моей разгоряченной голове шипят и испускают пар.

– И кто же этот твой благодетель?

– Не знаю, – пожала плечами Яна. – Какая разница, кто собирался проводить меня к богу? У Харона нет лица. Это просто молчаливый лодочник, который делает свое дело. Он должен был приехать за мной сегодня ночью… О господи, что я говорю…

Мы плелись к дому. Я не ощущал своего движения, не думал о том, зачем я иду к серому холодному дому, сложенному из горного гранита. Я был подавлен и обессилен. Я не знал, что делать дальше.

– Почему ты молчишь? – спросила Яна, часто и шумно вздыхая. Слезы не позволяли ей дышать полной грудью.

– Я не поспеваю за той метаморфозой, которая происходит с тобой, – признался я. – В тебе слишком много действующих лиц. Я запутался. Кто ты сейчас? А кем была вчера? А завтра, Яна?

– Что завтра?

– Кем ты будешь завтра? Чего мне ждать?

– А что ты от меня хочешь?

– От тебя – ничего. Я не хочу потерять тебя.

– Зачем я тебе, Кирилл? – судорожно сглатывая, возразила Яна. – Ты, наверное, ошибся. Не надо было тебе приезжать сюда снова. Это всего лишь мимолетное увлечение, всплеск души. Не принимай меня близко к сердцу, и через несколько дней ты меня забудешь… Тебе придется меня забыть, потому что ничего другого не останется.

– Ты в этом уверена?

– Конечно, – прошептала Яна, вытирая ладонями щеки. – А ты искренне думаешь, что это не так? Надо проще относиться друг к другу. Люди – это лотерейные шарики в барабане: сталкиваются со всеми подряд, трутся, разбегаются и снова сходятся. Так и надо жить, так полезнее для здоровья. Не надо будет резать себе вены.

– Это в реабилитационном центре тебе так запудрили мозги?

– Нет, не запудрили. Наоборот. Я почувствовала себя свободной. Я стала личностью, понимаешь? Я возвысилась над суетой.

– И каким я тебе представялюсь оттуда, сверху?

Я остановился и повернулся к девушке. Яна немного помолчала.

– Целеустремленным и смелым сыщиком, который хочет все знать, – сказала она с некоторым оттенком насмешливости. – И ради этого он может сыграть любую роль, притвориться романтиком, любителем приключений и котов, вскружить голову девушке и заставить ее влюбиться в себя… Только не понятно, зачем он это делает. Ведь девушки нет. Есть только ее бесплотная тень…

Я оставил эту короткую характеристику без комментариев. Мы поднялись по лестнице. Я распахнул дверь, давая волю сквозняку. От его порыва всколыхнулась над распахнутым окном занавеска и скинула на пол горшок с цветком. Горшок раскололся, черная, как молотый уголь, земля рассыпалась по полу. Яна опустилась на корточки и стала собирать землю пригоршнями и выкидывать ее в окно.

Я сел в кресло и, глядя на Яну, начал потихоньку представлять масштаб и чудовищность картины, в которой эта хрупкая девушка была крохотным, едва заметным штрихом. Мне не хотелось верить в то, к чему я шаг за шагом подходил. Мне никак не удавалось сопоставить себя, ничтожного человечка, с громадой зла, которое я нарисовал в своем воображении. Я комплексовал, умалял свои возможности, говорил себе: «Нет, Вацура, это невозможно! Ты не можешь вот так просто, походя наткнуться на столь впечатляющие залежи зла. Ты фантазер, ты слишком много читаешь политических газет с гипотезами, версиями и прогнозами…»