Шахидка с голубыми глазами

Я налил себе еще вина и, отпивая, ходил по комнате, наполненной сырой ночью. Не думал – не гадал, что случайно раскопаю такую бомбу. И что теперь мне прикажете с ней делать? Забыть о ее масштабах и чудовищной убойной силе и продолжать расследование – так же, как я расследовал десятки других уголовных дел? Сматывая испанскую ниточку в клубочек, постепенно добраться до реабилитационного центра и разнюхать, кого там лечат, как лечат и для чего. Или же проявить благоразумие и вспомнить, что организаторы преступления такого масштаба сидят слишком высоко, в недоступном для простых смертных поднебесье. А их «шестерки» не останавливаются ни перед чем, уничтожая улики. И меня без предупреждения размажут по асфальту, как комара, чугунным катком.

Так что? Проявить благоразумие? Ограничиться анонимным письмом в министерство национальной безопасности, в котором высказать предположение, что теракт совершил самоубийца, зомбированный суицидальными идеями в некой тихой лечебнице под названием «Возрождение»? А вдруг я ошибаюсь? Вдруг «Возрождение» тут ни при чем? Вдруг Яна искусно навесила мне на уши лапшу, направляя меня по заведомо ложному пути? И вообще, действительно ли она намеревалась покончить собой? Разве не настораживает тот факт, что девушка, решившая свести счеты с жизнью, поехала в Испанию, поселилась в горной деревушке, сладко ест и спит, ожидая команду от некого «ангела»? Ведь куда проще было забраться на крышу собственного дома на Побережье и сигануть в вечность…

Сомнения налетели на меня, словно майские комары в душном и влажном лесу. Скрестив на груди руки, я стоял перед кроватью и с глубокомысленным прищуром смотрел на девушку в сыром малиновом пальто, лежащую неподвижно и тихо.

Я уже почти созрел до того, чтобы разбудить Яну и спросить, не настораживает ли ее факт, который так сильно настораживает меня, но вдруг бетонной плитой на меня навалилась сонливость. Я присел на край кровати, намереваясь побороться со сном, но борьба эта была скоротечной и завершилась моей безоговорочной капитуляцией. Я рухнул рядом с Яной и в момент окончательного угасания сознания успел ткнуться носом в ее затылок, пахнущий намокшим под дождем луговым сеном…

…Не знаю, проснулся я или нет, но ощущения были отвратительными. Мне казалось, что я падаю куда-то, и мое нутро сжимается в ожидании удара, и нестерпимо болит голова, и сырой сквозняк пробирает до дрожи, и нет сил открыть глаза и подняться с кровати. Я вроде как слышал голоса и шаги; ощущение дискомфорта, словно я валялся в центральном зале железнодорожного вокзала, невольно заставляло сжиматься, подтягивать ноги к животу, втягивать голову в плечи, короче, уменьшаться в размерах.

Пытаясь вырваться из этого полумертвого состояния, я силой воли перевернулся к краю кровати, потом еще раз – и мешком повалился на пол. Я ударился лбом о каменный пол, но почти не почувствовал боли. Сознание по капельке возвращалось ко мне. Я с трудом встал на четвереньки, тараща глаза. Ножки стула двоились, троились. Меня нестерпимо мутило, горечь подступала к горлу. Опершись о спинку кровати, я заставил себя встать на ноги. Когда же я совершил этот подвиг, меня тотчас стошнило желчью. Сплевывая горькую слюну, я оглядел комнату. Яны не было. На полу валялось смятое покрывало. Входная дверь была распахнула настежь. Она качалась на ветру, словно весло, методично загребающее ночной мрак.

«Во как меня колбасит! – подумал я, с отвращением поглядывая на бутыль с вином. – Где же моя ненаглядная?»

Я решил, что ей тоже стало плохо и она спустилась во двор. Мелкий косой дождь залетал в комнату, сверкал в свете бра. Я шагнул к подоконнику, схватился за него руками. Сердце колотилось в груди с такой отчаянной силой, словно я завершал восхождение на некую горную вершину, граничащую с космосом. Еще один приступ скрутил меня, и я успел лечь животом на подоконник и высунуть голову наружу. «Это я чем-то отравился, – с тупым равнодушием подумал я, подставляя темечко под тонкую холодную струйку, льющуюся с крыши. – Что же я ел вчера? Или вино дерьмовое…»

Я не сразу обратил внимание на множество расплывчатых огней внизу, свет которых пробивался сквозь сетку дождя. И лишь когда услышал гул моторов, догадался, что это сгрудившиеся под домом автомобили. Машины медленно и, казалось бы, бессмысленно передвигались по каменистой площадке, разбрызгивая лужи и шурша щебнем. Темный джип, заляпанный грязью, сдал назад, а затем, переваливаясь с боку на бок, поехал вниз, прочь из деревни. За ним, как за вожаком стаи, устремились другие машины. Они казались мне неуклюжими, неповоротливыми, словно обожравшиеся поросята. «Откуда здесь столько машин?» – подумал я, задрал лицо кверху, поймал ртом струйку воды, прополоскал.