Шахматы без пощады

В те годы выезды спортсменов за границу оформлялись Комитетом спорта СССР с разрешения специальной комиссии ЦК КПСС. Комитет командировал спортсменов и их тренеров, оформлял, покупал билеты, выдавал деньги на питание, так называемые «суточные». Специального гонорара для тренера предусмотрено не было; поездка за границу — в СССР это было нечто, тоже своего рода «гонорар». Предполагалось, что спортсмен, получая за границей денежный приз, будет распоряжаться им по своему желанию, а если у него будут другие доходы, например, с сеансов, то будет сдавать половину в кассу Комитета. У меня был забавный случай в 1968 году. Дело было в Голландии. Делегация советских шахматистов, где руководителем был я, а единственным членом делегации Михаил Таль, участвовала на турнире в Вейк-ан-Зее. Турнир сложился благополучно для нас, что тоже было немаловажно во взаимоотношениях со Спорткомитетом. Потом мы давали сеансы. И я исправно откладывал половину нашей выручки для Комитета. А через две недели Таль уезжал. Я проводил его в аэропорт Амстердама. Оказалось, что у Таля перевес багажа 40 килограмм. Возможно, кому-нибудь удалось бы подсказать мне легальное решение проблемы. Но я по-простецки перераспределил деньги, причитавшиеся Комитету, и расплатился ими за перевес багажа…

Но вернемся к предстоявшему в июне 1968 года матчу с Решевским и вопросу о суточных. Они предназначались спортсмену и тренеру на питание и, честно говоря, были довольно щедрыми. Однако, если спортсмен не получал приза в конвертируемой валюте (не будем забывать: рубли не обменивались!), то на покупку подарков приходилось сурово экономить. В дорогу на Запад, на истекающий яствами Запад брались килограммы и килограммы снеди — консервы, чай, сухари и т. д. Так, во время матча я питался нормально, а Фурман нашел в каком-то магазине жареную курочку за 5 гульденов и питался ею целый день. И так день за днем…

Матч я выиграл. Мне удалось вскрыть непрактичность игры Решевского, который всегда играл поверхностно вторую половину партии — по причине острой нехватки времени. И получил приз — 1200 гульденов, около 400 долларов по курсу того времени. В самолете по дороге домой Фурман был еще более замкнут, чем обычно. По приезде я узнал, что мой матч с Талем намечен ровно через месяц. Нужно было срочно начинать готовиться, но Фурман, сославшись на семейные обстоятельства, от совместной работы уклонился. Я готовился с Вячеславом Осносом. Предполагалось все же, что на матч с Талем в Москву Фурман приедет. Ближе к матчу стали циркулировать слухи — спортивный клуб армии, членом которого был Фурман, не разрешает ему помогать члену общества «Труд» Корчному. Что инициативу проявил не кто иной, как чемпион мира Т. Петросян, который уговорил маршала Баграмяна нажать на спортивный клуб армии. Все эти сплетни звучат очень правдоподобно, но сейчас мне представляется, что истинным инициатором всей этой истории был сам Семен Фурман. Ладно, матч у Таля, с помощью Осноса и Божьей, я выиграл…

Вспоминаю год 1970-й. Команда Ленинграда находится в Зеленогорске на тренировочном сборе. Из Ленинграда приезжает Фурман с каким-то пареньком. На глазах у всей честной команды паренек обыгрывает меня в блиц. Фурман вне себя от радости: «Хорошего я паренька нашел!» — хвастается он. «Нашел» — это слово я отметил особо, видимо, давно был в поисках… Очевидно, намечалась дружба не разлей вода с пареньком по фамилии Карпов. Ни на редкость юный возраст, ни сомнительный культурный уровень парнишки из Тулы не смущали тонкого знатока стратегии шахмат…

1972 год, Олимпиада в Скопье. Команда советских ассов состоит из 6 человек — 4 основных участника и 2 запасных. С командой посылаются тренеры — обычно два, а на этот раз три, на каждую пару игроков по тренеру. Вот так: Фурман будет помогать Карпову и мне. В одном из туров — встреча с командой Чехословакии, мне предстоит играть со Смейкалом. Ожидается защита Грюнфельда. Я сижу, готовлюсь, работаю, правда, не очень продуктивно. Фурман смотрит неподвижно. Вдруг он говорит: «Подожди меня, я скоро приду». Приходит минут через 10. «Садись, — говорит он, — я покажу тебе, что играть». «Так, — сказал я себе, — не нужно семи пядей во лбу, чтобы понять, куда ходил Фурман. Он просил разрешения Карпова кое-что показать мне. Значит, он работает с Карповым, а за мной только шпионит. Стоп!» Я отказался от помощи Фурмана. Это был мой последний в жизни контакт с этим человеком. Отныне ничто не отвлекало Фурмана от занятия, которое он посчитал делом своей жизни. Все свои знания, опыт, душу свою (!) он отдал воспитанию Анатолия Карпова.