Ну, вылежался он, успокоился, подался промеж кустов к обрыву. Мне ясно, понятно: подымется наверх – там я его, считай, упустил, надо здесь, в кустарнике, разыграть художественную самодеятельность, какую только что за эти минуты придумал.
До сих пор не пойму – зачем, а было: снял с себя ремень, зажал конец в кулаке, видно, на случай рукопашной, чтоб пряжкой хотя бы вмазать, потом встал в полный рост и не громко так, но явственно окликаю: «Васька, черт, где ты тут, куда подевался? Пошто минное поле не метишь? Вон товарищ командир на берег подались – подорвутся на мине, сыграешь под трибунал!..»
И не промахнулся: зацепило «минное поле» гостенька, прыгнул он назад, выхватил пистолет, обернулся и этаким злым, надсадным шепотом, но, гад, чисто по-русски давай выговаривать: «Подлецы! Почему сразу проход не метили, как мины ставили?»
А я ему вроде как в испуге: «Виноват, товарищ командир, мы как раз насчет прохода сюда и посланы, сейчас все будет сделано! Разрешите приступать?»
Он шипит: «Отставить! Проводите меня через минное поле в расположение части к вашему командиру, вернетесь – разметите!»
Я, такое дело, вытянулся в струнку, роль свою сполняю: «Есть проводить к товарищу командиру, вернуться, и разметить!»
Так у нас с ним будто в драмкружке и затеялось. И дальше какая самодеятельность разыгралась: толкую, дескать, самое безопасное – обогнуть минное поле со стороны моста, отвечает – веди, да поскорее. Ну, мне того и надо, почесали едва не рысью под пролет, где остался мой топор.
И как пришли, я щепу возле последней стойки разворошил – лежит, родненький, хозяину дулю кажет!
Топор в руках – силы вдвое, смекалки четверо: схватил, шпиону за спину уставился и говорю этак обрадованно: «А вон, легок на помине, и наш командир!»
И подловил-таки: не удержался гость незваный, оглянулся. Тут, конечно, припечатал я его обушком по руке, выбил пистолет.
Выбил, и нет сразу кинуться на гада, повалить, а я расслабился. С безоружным, вроде того, без спешки управлюсь. Только он не стал дожидаться моих дальнейших действий: сунул, не мешкая, вторую руку в карман шинели, выхватил еще один пистолет и рукояткой – мне в лоб!
Не сказать, чтобы так уж шибко звезданул, главное, неожиданно, а покуда я промаргивался, он опять же не сплоховал: ногой – в пах!
Дыханье от боли перехватило, я скрючился весь, а он, не давая опомниться, опрокинул меня и – в пинки! А на ногах – сапоги, кованые, и забил бы, верником насмерть забил бы, не изловчись я махнуть топором – посечь ему ступню…
– Ну, а дальше-то что? – поторопил старика Петя Клацан.
– Дальше? Дальше, такое дело, опять война, опять мосты и мосточки – все как положено по нашей по саперной линии.
– Нет, я не про это: что дальше с этим шпионом было?
– А обыкновенно: приволок к себе да и сдал в штаб.
– И все? А какую награду дали – медаль или орден?
– Нагоняй дали. За винтовку. Мог и сам жизни решиться и шпиона упустить.
– Ладно, дядя Филипп, не прибедняйся, мы же видели твои ордена, когда ты на празднике при них был, – не унимался Петя Клацан.
– Так то за другое, после уж дали.
– Расскажи, дядя Филипп!
Бригадир усмехнулся:
– Или у нас сегодня выходной? Наш мост – всей трассе, считай, бельмо на глазу, а мы рассиживаемся и байки слушаем.
Поднял влажные еще сапоги, критически осмотрел, начал обуваться, приговаривая:
– Все равно снова вымокнут, портянки сухи – и лады.
Натянул, притопнул, сказал, ни к кому не обращаясь:
– Ежели бы что другое строили, ни в жисть сейчас не пошел бы. Выпил бы водки – и в спальник. А мост – он ждать не может.
Нашарил у ног топор, поднес к глазам, оглядел придирчиво и, не удержав вздоха, провел ногтем по зазубринкам на лезвии. И только сейчас Николая стеганула по сердцу догадка: топор-то у бригадира – тот самый, с фронта!
– Дядя Филипп, ты не серчай за давешнее, – подошел к старику.- Я вечером выправлю лезвие.
– Ладно, такое дело, чего там, – буркнул тот и заспешил: – Ну, казаки, пошли, пошли, некогда рассиживаться!
ТЕТРАДЬ СО ДНА ЧЕМОДАНА
Очередной порыв ветра толкнул инженера в спину, обсыпал шуршащим снегом. Под ушанку пробилось:
– …а-ард …тоны-ыч!
По голосу – вроде бы Саша Мироненко, старший техник, что шел следом с группой нивелировщиков. Эдуард Антонович обернулся, однако па оставленном позади и доступном обзору участке трассы, вплоть до березового колка, никто не маячил. Получалось, нивелировщики довольно-таки изрядно отстали, а он, увлекшись промерами, не дал себе труда хотя бы разок оглянуться.
– Ого-го, Са-ша! – крикнул, ощупывая взглядом колок.
Слова вырвались изо рта, облаченные в коконы пара, но ветер мгновенно разметал пар, а слова перемешал с колючими крупинками и полной пригоршней метнул обратно в рот.
– Тьфу, черт! – ругнулся он, выплевывая нежданное угощение.
Воткнул треногу с теодолитом в снег, поднял у шапки уши. Через какое-то время удалось поймать тот же, изжамканный ветром, Сашин зов.