Шахматы из слоновой кости

– Здравствуйте, товарищи, – сказал с легким кавказским акцептом Тевосян, сопровождаемый группой работников министерства и руководителями рудника.

Смущенные Дубынин и его новый знакомый, ответив на приветствие, отошли к стене штрека. Однако министр не спешил пройти.

– Вы что, конюхами здесь работаете? – обратился он к ним.

– Я горный мастер,- не очень внятно пробормотал горняк.

Дубынин молчал, сознавая всю нелепость ситуации. За него ответил из-за спины министра директор рудника Семен Иванович Дегтярев.

– А это Николай Григорьевич Дубынин, научный сотрудник Института торного дела из Новосибирска.

Тевосян с любопытством поглядел на Дубынина, потом бросил насмешливый взгляд через плечо на Дегтярева.

– Кто-то мне говорил, что лошади в шахте уже не используются.

Тот молчал, потупившись:

– Бедность в самом голом виде надо министру показать, – продолжал Тевосян, – показать и потребовать, чтобы министр помог, а вы пытаетесь спрятать ее да еще и ученого на помощь привлекаете. Как будто он не найдет лучшего применения своим силам!

И заговорил с Дубыниным:

– Значит, из Новосибирска? А здесь часто бываете?

– Довольно-таки часто.

– И что, уже родились какие-нибудь идеи?

– Так, по отдельным элементам технологической цепочки. А общее…

– Общее пока не ухватывается? – подсказал Тевосян. Не отчаивайтесь, на это нужны годы. А скажите, Николай Григорьевич, кто вам здесь, на месте, из числа работников рудника помогает?

– Да никто не отказывается…

– Вы не поняли меня: я имею в виду не просто содействие, а участие на равных в вашем научном поиске. Есть такие люди?

Дубынин почувствовал, что не может сдержать довольную улыбку: получалось, у него одинаковые с министром мысли по поводу организации научной работы на рудниках. Позабыв о нелепой метле, о ведре, которое продолжало оттягивать руку, не думая, что, быть может, злоупотребляет временем министра, он принялся рассказывать о создаваемой вот как раз теперь совместной исследовательской, или, как ему еще хочется ее назвать, научно-производственной, группе. Она формируется из числа специалистов рудника (четыре-пять человек) и научных сотрудников Института горного дела (один-два). Итого – целый, можно считать, батальон рыцарей науки. От института в данном случае будет пока один он, Дубынин. Естественно, по-прежнему наездами. Группе, освобожденной от всех иных дел, предстоит заниматься опробованием и внедрением новой техники, разработкой рекомендаций для создания новой технологии, проведением необходимых опытов, обучением авангардного звена рабочих навыкам применения новой технологии…

– Институт зачисляет всю группу в свой штат? – живо поинтересовался Тевосян.

– Нет, Иван Федорович, – донесся из-за спины министра голос Дегтярева, – группа будет в штате рудника, на полном нашем содержании. За институтом – научное руководство.

– Вот это правильно, – поддержал Тевосян. – Надо, чтобы здесь, на руднике, эти люди воспринимались как свои, только тогда можно ждать результатов, только в этом случае будет действовать предложенный Николаем Григорьевичем метод…

Он помолчал, на мгновение задумавшись, добавил с ободряющей улыбкой:

– Метод ПС – Подумаем Сообща. Так, Николай Григорьевич?

– Так, Иван Федорович, – кивнул Дубынин.

РИСКОВАНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Из окна гостиничного номера хорошо видны два огромных колеса на верхней площадке копра шахты, на высоте 25-этажного дома. Они одинакового размера, одинаковой формы (со спицами, как у тележных колес) и оба в непрестанном вращении: от мелькающих спиц рябит в глазах. И только одно у них отличие: вращаются колеса в разные стороны. Иными словами, если спицы одного в данную минуту торопятся по ходу часовой стрелки, то спицы второго непременно пойдут против, чтобы в следующую минуту, после небольшой паузы, проделать все наоборот.

Назначение у этих колес-блоков простое: перепускать через себя толстенный канат с привязанным к нему скипом – железным ящиком, в котором поднимают из шахты руду.

Колеса попеременно вращаются то в одну, то в другую сторону и, послушный их воле, скип то ныряет на полукилометровую глубину – на самое дно шахтного ствола, то, нагруженный рудою, взлетает вверх. Вниз-вверх, вдох-выдох, и при каждом выдохе – по двадцать пять тонн от земных щедрот.

Мелькают спицы, крутятся колеса – днем и ночью, не зная передышки, с противоречащей законам природы неутомимостью вечного двигателя. И это как пульс шахты, как зримое проявление той жизни, которая ни на один час не замирает в земных глубинах.

Всякий раз, приезжая в Таштагол, Дубынин просит администратора гостиницы поселить его в комнате, из окна которой видна была бы шахта. И каждое утро, еще не умывшись, он спешит к окну, чтобы бросить короткий взгляд на верхнюю площадку копра.

Вообще-то говоря, ему и без того прекрасно известно, что шахта живет, дышит – не может не дышать! – однако лишь увидев мелькающие спицы, он обретает душевное равновесие. Такое стало потребностью, непроизвольным, подсознательным ритуалом.