Шахнаме. Том 1

Таким образом, кеяниды должны быть отнесены к героической части поэмы. Основа рассказов о кеянидах — восточные народные сказания, ставшие со временем общеиранским достоянием. Но в повествовании о последних представителях династии мы впервые находим западноиранские сказания и мотивы. Это и естественно, потому что история кеянидов все же смыкается с историей ахеменидов — персидской (из Фарса) западной династии. Первые кеяниды могут быть более четко сопоставлены с исторической жизнью восточного Ирана и Средней Азии, а не мидо-персидского запада. «История» Сиявуша в сопоставлении с новыми археологическими данными утверждает нас в этом предположении, равно как и отмеченный выше, но мифический в целом, характер упоминаний о кави в Авесте и пехлевийских комментариях.

Что касается истории Искендера, то она находится, как было отмечено, вне общего цикла эпических сказаний Ирана.

Предшествующая кеянидам, первая в «Шахнаме» династия владык Ирана, именуемая описательно — пишдадиды (пишдадиан), по-видимому, в смысле «основоположники справедливости». Это десять царей от Кеюмарса до, не менее туманного, Гершаспа. В «Шахнаме» они все представлены людьми, хотя и обладают еще чертами мифологических персонажей. По существу, в рассказах Фирдоуси о первых царствованиях дается картина постепенного перехода иранцев (человечества вообще?) от первоначальной животной дикости к началу цивилизации, которая, впрочем, вскоре оказывается и вершиной, так как, упомянув в первых рассказах о ношении барсовой шкуры, о добывании огня, о приручении домашних животных, автор в описании царствования Джемшида — «золотого века» — перечисляет все элементы цивилизации и культуры. Ведь после Джемшида ни о каком поступательном движении человечества на пути общего развития в «Шахнаме» не говорится. Если есть периодические колебания, приливы и отливы, то только в сфере морально-этической (периоды справедливости и тирании), а также внешне- и внутриполитической.

Интересно отметить, что, если пехлевийские и арабские источники, в общем согласно с данными «Шахнаме» называют «первым царем Ирана» Кеюмарса (иногда с вариантом-уточнением: Кеюмарс — первочеловек, родоначальник, Хушенг—первый царь), то в поздних зороастрийских источниках (впрочем, явно базирующихся на каких-то древних преданиях) говорится о предшественниках Кеюмарса — царях-пророках, даже о четырех династиях, ему предшествовавших.

Подобные представления связаны с зороастрийскими схоластическими построениями — теорией «циклов» (периодов, исчисляемых астрономическими цифрами столетий). В каждом цикле появляется особое поколение — народ, завершающий круг развития и оставляющий в конце цикла пару людей, воспроизводящую поколения следующих циклов. Так, по свидетельству «Дабистана» (пехлевийская книга, компиляция позднего мусульманского периода) видно, что происхождение человечества, собственно говоря, терялось в несчетных глубинах истекших столетий. Предания говорят о некоем Мехабаде и его жене (очевидно оставшихся от предшествующего, уже вполне неведомого цикла) — родоначальнике последующих поколений первобытных людей, обитавших в состоянии первоначальной дикости в расселинах скал и в пещерах. Мехабад, представляющийся в ореоле царя-первопророка, следуя «божественному указанию», просветил людей «истинной верой» (в Йездана), организовал их в общество, научил культуре земли, скотоводству, строению жилищ, началам искусства и ремесл...

Время правления его преемников рисуется «золотым веком» человечества, но последний, тринадцатый потомок Мехабада — Азерабад отказался от власти и стал отшельником...

Отсутствие власти царя-пророка привело к смутам, моральному разложению людей, которые постепенно, то возрождаясь с появлением каждой новой династии, то вновь падая, вернулись в первоначальное животное состояние.

Наконец, по воле и милости Йездана был призван к власти Гельшах (гель — глина, прах) Кеюмарс, положивший начало новому циклу под эгидой преемников его — гельшахидов (гельшахиан), в свою очередь распределяющихся на знакомые нам по «Шахнаме» династии пишдадидов, кеянидов, ашканидов и сасанидов.

Это искусственное, книжное построение кастовой жреческой мудрости позднего (сасанидского) зороастризма не нашло отражения в «Шахнаме», равно как и в народном предании.

Исторические моменты можно найти на протяжении всей поэмы, в том числе и в древнейших, так называемых мифологических разделах-царствованиях. Так, разве в основе мифологического образа Зохака и его тысячелетнего царствования-тирании не лежит народное воспоминание о семитическом ассирийском владычестве над территориями западного Ирана? Или в более позднем образе кеянида Кавуса разве не отразилось исторически реальное распространение политического влияния царей — кави — востока на запад Ирана? Так что все дело, конечно, в степени историчности, в соотношении повествования «Шахнаме» с фактами реальной истории.