Вернемся к Шахнаме. Туранские преследователи настигают Хосрова, Гива и Ференгис. Однако иранец Гив бесстрашно вступает с ними в сражение, и один побеждает всю туранскую дружину. Уцелевшие туранцы обращаются в бегство. Прибыв к Пирану (Боярину?), они признаются в неудаче. Тот приходит в неистовство, усугубленное страхом перед гневом Афрасьяба. Не видя выхода, Пиран сам, лично, бросается в погоню за Хосровом, отобрав с собой шесть тысяч удальцов. Они настигают царевича. И опять на защиту Хосрова выступает иранский рыцарь Гив. Он обменивается бранными словами с Пираном, после чего они сшибаются в поединке. Гив одолевает Пирана, пленяет его, после чего неистово громит туранскую дружину. Враги вновь обращаются в бегство.
Победитель Гив влечет связанного Пирана к царевичу Хосрову. И тут неожиданно за жизнь Пирана вступается Ференгис, мать царевича. Она просит Гива отпустить поверженного. Гив недоволен, поскольку перед боем он поклялся пролить на землю его кровь. Тогда Хосров находит выход. Он говорит Пирану: «„Пусть душу твою не терзает обет. Дал клятву святую — отдай же ей дань: ТЫ В УХО ВОЖДЯ ПОЛОНЕННОГО РАНЬ — прольется на землю пиранова кровь, тогда и вражду утолишь и любовь“… И витязь, к Пирану мечом устремясь, ЧУТЬ УХА КОСНУЛСЯ, И КРОВЬ ПРОЛИЛАСЬ», с. 325.
Тогда Пиран обращается к Хосрову с просьбой отпустить его. Гив связывает руки Пирану, сажает его на коня и отпускает. Пиран устремляется в туранскую столицу. «О том пораженьи узнал Афрасьяб, и света не взвидел, от горя ослаб… „Этот разгром, увы, учинен только Гивом одним… Огромную рать одолел он. Спастись успели и Гив, и Хосров с Ференгис“. Услышав о том, Афрасьяб побледнел, в отчаянье свой проклиная удел. „Познавшего тайны небесных планет сбылось прорицанье! — сказал он в ответ“…
Владыка Пирана расспрашивать стал, и вот что воитель ему рассказал… „Я мигом был наземь с седла совлечен. Мне руки скрутил торжествуя ездок… Вступилась тогда за меня Ференгис… ЛИШЬ УХО МНЕ РАНИЛ РАЗГНЕВАННЫЙ ГИВ и накрепко руки связал“», с. 326–328.
Этот рассказ очень интересен. Несколько раз упоминается один и тот же сюжет, связанный с бегством царевича Хосрова: царедворцу Пирану НЕ ТО РАНЯТ, НЕ ТО ОТРЕЗАЮТ УХО МЕЧОМ. В русско-романовской версии ничего подобного вроде бы нет. И если бы не наши исследования по Новой Хронологии, то разобраться было бы трудно. Однако теперь мы можем опираться на накопленные ранее сведения. И тогда сразу вспоминается, что сюжет об «отрезанном ухе» нам уже хорошо знаком, и он действительно напрямую связан с историей русско-ордынского Дмитрия «Самозванца». Мы писали об этом в книге «Завоевание Америки Ермаком-Кортесом…», гл. 6. Там мы показали, что на страницах знаменитой «Истории» Геродота русско-ордынский «Лже-Дмитрий» отразился, в частности, как Лжесмердис. Мы не будем повторять этот подробно описанный нами параллелизм, отсылая читателя к указанной книге.
Так вот, один из геродотовских эпизодов вынудил нас написать раздел под названием: «Почему выяснение самозванства Лжесмердиса зависело от того — есть ли у него уши?» Напомним вкратце суть дела.
Очень интересен подробный рассказ Геродота об «ощупывании ушей» у Лжесмердиса. От результата «ощупывания» зависело решение женщины-царицы — является ли царь настоящим, или же он самозванец. На первый взгляд, ощупывание ушей выглядит странно. Геродот, понимая это, даже придумывает незамысловатое «объяснение». Дескать, у мага Смердиса были когда-то отрезаны уши за провинность. Но в таком случае все равно не очень понятно: неужели отсутствие ушей не было заметно окружающим сразу, без ощупывания? Это может быть только в том случае, если Лжесмердис специально носил длинные волосы, полностью закрывающие уши или их остатки.
По нашему мнению здесь мы в очередной раз столкнулись с попытками редакторов-реформаторов XVII–XVIII веков затушевать подлинную суть событий. Чтобы разобраться, обратимся к русской истории.
Романовские летописцы упорно именовали «Лже»-Дмитрия РАССТРИГОЙ. Но ведь слово РАССТРИГА могли, при желании, истолковать как СТРИЖКУ ВОЛОС. Остригая волосы, мы обнажаем уши. И становится видно — есть они, или нет. Кроме того, слово РАССТРИГА могло дать повод для глубокомысленных геродотовских рассуждений, что у Лжесмердиса были ОСТРИЖЕНЫ УШИ, или «отрезаны уши». А потом их остатки могли скрыть длинные отросшие волосы. И надо было волосы ОСТРИЧЬ, чтобы убедиться… Или ощупать.