Шахта

Мао Цзедун: «Мы должны убивать. Мы считаем, что убивать – хорошо». В то время когда китайцы переживали страшнейший голод за всю свою историю, Мао продавал зерно за рубеж и покупал на вырученные деньги оружие. Умерли 38 миллионов человек. Мао избегал принимать ванну. Говорят, что по нему ползали черви.

Лаврентий Берия обожал пытать людей. Сталин любил Берию. Берия поговаривал: «Дайте мне человека на одну ночь, и я заставлю его признаться, что он – король Англии!» Берия наслаждался терзанием жертв. Он сдирал с них кожу, засовывал в рот змей, вырывал языки, глаза и уши. То, что он сначала делал со своими противниками, он повторял затем с их семьями.

Генрих Гиммлер был тщедушным ребенком, играл в шахматы и собирал почтовые марки. Гиммлер был докучливым и эффективным бюрократом: за несколько лет он организовал холокост, унесший жизни шести миллионов человек. У него был слабо выраженный подбородок, а на чердаке хранились предметы мебели и книги, сделанные из костей и кожи загубленных евреев.

Пол Пот решил воплотить в Камбодже коммунистическую утопию. Он начал отсчет времени с нуля и приказал вырвать с корнем все некоммунистическое. Газеты были закрыты, интеллигенция казнена. Понятие толковалось широко: люди со слабым зрением и носившие очки уничтожались как представители буржуазии. В итоге треть населения страны уничтожили ломами, кувалдами и топорами – солдаты должны были беречь патроны.

Иди Амин любил человечье мясо. Он заглядывал в морги и требовал, чтобы его оставили наедине с телами. Он приказывал развешивать тела на деревьях. Его носили в паланкине.

Саддам Хусейн изъявлял желание лично присутствовать при казни своих противников. Он использовал зарин против курдских детей. Его сыновья были психопатами. Все они любили пытки.

В честь Сапармурата Ниязова возвели четырнадцатиметровую позолоченную статую в самом центре Ашхабада, прямо напротив его дворца. Он переименовал дни недели и изобретал фантастические способы пыток. Например, на голову жертве надевали противогаз с заткнутыми отверстиями и наушники, через которые его заставляли слушать крики пытаемых родственников. За сутки статуя делала полный поворот вокруг своей оси.

Эмиль поднялся и посмотрел в окно. Мысль о том, что кто-то когда-то в истории кромсал людей на куски, вырывал им зубы, угонял их в рабство, избивал плетьми и батогами и пожирал человечину и продолжает поступать так же, не уменьшало его грехов, не представляла его в лучшем свете, не давала дополнительных очков относительно других, не позволяла забыть и не отпускала в небытие. Он оказывался частью кровавой эпопеи человеческих злодеяний, в которой одни отрывают руки у других, отрубают головы, бесконечно вторя бессмыслице и безумствам истории. И любой может сойти с ума и утратить надежду, если задумается об этом чуть дольше.

Что-то изменилось, ночь казалась другой: она больше не защищала. Он шел в ночи, словно на фоне кулис, и не находил выхода, чтобы растаять в темноте.

5

Полный бокал пива в одной руке, пачка серого «Бельмонт» – в другой. Маарит Лехтинен.

– Что? – искренне удивился я.

– Музыку, – повторила Маарит, махнув рукой в сторону сцены.

Я совершенно забыл про них, даже не слышал, что они играют.

– Да нет. Присаживайся. Впрочем, может, у тебя компания. Не настаиваю. А так, пожалуйста.

Слова вырвались немного неотесанными, но какими уж были. Прежде чем согласиться, Маарит как будто задумалась на секунду, затем села рядом, не глядя в мою сторону. Может, она не хотела терять из виду музыкантов, сменивших слезливую историю на разухабистую застольную песню.

Уверенность Маарит, пронизывающая голубизна ее глаз, экзотический абрис лица, ее оголенные плечи.

– Пьянствуешь в одиночестве?

– Надеюсь.

Она взглянула вопросительно.

– Ничего. Забудь. Чем занимаешься?

– Пришла послушать музыку. Знакомые ребята. Все в порядке?

Я жадно глотнул пива.

– Все отлично до гениальности.

– Читала твою статью. Коротенько написано.

– Больше пока ничего нет… Но будет и подлиннее.

– Нашел в отцовых бумагах, чего искал?

Посмотрел на Маарит.

– Там много чего любопытного.

– И все?

В тоне голоса было больше, чем в словах. Это заставило меня выпрямить спину.

– Позволь предложить тебе выпить.

Маарит кивнула в сторону своего бокала. Он был все еще полон.

– Спасибо, я пью по одному за раз.

Конечно. Закинулся еще одним полтинником.

– Когда ждать продолжения? – спросила она.

– Подожди секундочку.

Сходил к стойке, купил еще пива и водки. Поверхность в бокале Маарит никак не собиралась опускаться.

– У меня есть вопрос – можно?

– Конечно, – ответила она. – Отвечать ведь не обязательно.

– Насколько вы были с отцом близки?

Понял, что поднабрался. Понял, что разговариваю с Маарит как со старой знакомой, как если бы мы были по одну сторону границы. Понял, что это чувство возникло именно сейчас, когда хмель завертелся в голове. Одновременно с тем, как я потянулся за бокалом, Маарит посмотрела куда-то мимо меня и почти незаметно мотнула головой. Это должно было быть связано с моим вопросом. Уже собирался извиниться за него, но Маарит сказала: