Шахта

– С полчаса назад как будто слышен был стон. А может, и нет, теперь трудно сказать. Сколько там? Бригада рабочих, плюс Клименко, сменный мастер. Всего тринадцать человек.

Кто-то из спасателей горестно охнул. Они добрались до поврежденной части штрека. Пройти там действительно было возможно. Несколько рабочих пилили бревна на стойки, другие – осторожно вытаскивали обломки. Все равно пробираться было очень страшно, лучи фонарей подсвечивали растрескавшуюся, ничем не закрепленную кровлю. Кое-где с нее свисали отслоившиеся коржи, готовые, кажется, упасть от малейшего дуновения. Раскрылся провал. Над ним, как две сухие травинки, висели рельсы электровозного пути. Судя по эху, до дна было далеко. Привязали фонарь к веревке и осторожно спустили вниз. Дно оказалось метрах в тридцати. С трудом можно было разглядеть мешанину из каменных обломков.

– Эк его запечатало! Здесь нам не пробиться, – тихонько проговорил кто-то.

– Товарищ начальник! Треба поближе побачить, разрешите, я слазию, может, як-нибудь, чего-нибудь… – предложил старший спасатель Купченко, сноровисто разматывая бухту троса.

– Счас! Так я тебе и разрешил. Спятил ты, что ли? Кто там мог живым остаться? Снизу разве что. Ты вверх-то глянь. В любой момент все это ухнет к такой-то матери. Не заикайся даже!

Купченко начал шепотом препираться. Наконец решили, что лезть все-таки надо.

– Тогда я сам спущусь, – объявил Куроедов. Подчиненные попытались возражать, но их слабое сопротивление было пресечено в корне.

– Вы уж там поосторожнее, молодой человек, – попросил Зощенко.

– И побыстрее, – добавил Ивасик.

Куроедова обвязали тросом, дали в руки небольшой лом и начали медленно опускать. Достигнув дна, он пополз, как ящерица, с глыбы на глыбу. В своей белой робе, он казался сверху светящейся букашкой.

– Видать чего-нибудь? – не вытерпел один из бойцов.

– Тише ты! – зло осадил его другой. Куроедов их не слышал. Тут и там ковыряя ломом в щелях, он не находил ни единой лазейки.

– Иголки не просунешь, – бормотал он, – а здесь? Нет, и здесь то же самое. Из-за какого-то акустического эффекта его негромкий голос был прекрасно слышен наверху. Вдруг совсем рядом с ним упал весомый кусок породы.

– Нет тут ничего, подымайте! – почти крикнул Куроедов и сильно дернул за трос. Его вытащили.

– Только и осталось – снизу пробиваться, – подытожил его рассказ Зощенко. Остальные понуро молчали, один только Купченко не унимался:

– Покудова энти пробьются, они там все перемрут, – угрюмо твердил он.

– И какие у тебя есть конкретные предложения? Чего мы тут еще сделать можем? – начал наседать на него начальник.

Купченко подошел к краю, сложил руки рупором и закричал:

– Клименко-о! Климе-енко-о! Клименко-о-о!

– Тише! Тише! Заткнись! – испуганно набросились на него, но Купченко упрямо продолжал:

– Клименко-о! Климе-енко-о! Клименко-о-о! Климе-енко-о! Клименко-о-о! – орал он до тех пор, пока его силой не оттащили в глубь штрека.

– Стой! – поднял вдруг палец Ивасик, – вы ничего сейчас не слышали?

Снизу кто-то отвечал. Еле слышно, но определенно доносился человеческий голос. Замерев, они прислушивались, пока голос окончательно не затих. Тогда они тоже закричали, кто как.

– Погодите, товарищи, так нельзя, мы стоим слишком далеко от края, нас могут и не услышать, давайте вместе, – скомандовал Зощенко. Одиннадцать глоток грянуло в унисон:

– Кли-мен-ко-о! Кли-ме-ен-ко-о! Кли-мен-ко-о-о!

Время от времени они замолкали и вслушивались, но ответного голоса больше не было, одно лишь многократное эхо отвечало им.

– Пойдемте на нижний штрек, – сказал наконец Зощенко, – посмотрим, как там дела.

Остальные, разочарованные и подавленные, двинулись за ним.

– Товарищи, а почему мы звали Клименко? – спросил Митюхин, – то есть почему именно его?

– Все стали так кричать, ну и я – тоже, – отозвался Куроедов, – я вообще никакого такого Клименко не знаю.

– Кум это мой, – буркнул Купченко.

Внизу работа шла. Пара отбойщиков налегала на молотки, остервенело вгрызаясь в уголь. Несколько юрких подсобников выносили ведра с отбитыми кусками из узкого лаза. Четверо сменщиков пока отдыхали. Уголь шел тяжелый, с большим содержанием колчедана. Сделать тут что-нибудь еще действительно представлялось невозможным.