Говорила мажордом спокойным и ровным тоном, спину держала прямо, будто проглотила аршин, а двигалась плавно и неторопливо. Просто образцовый слуга. Когда в назначенный час девушка начала барабанить по двери, эльфийка лишь молча кивнула ей и велела следовать за собой.
Петляя по одинаковым, как зёрна риса, коридорам они вскоре достигли зала для аудиенций на 3 этаже. Двойные двери распахнулись, чтобы явить просторное помещение с высоким потолком. По периметру комнаты кучковались дроу самого разного ранга и профессий. Орчанка видела стражников, бдительно следящих за каждым, гвардейцев-аристократов, четвёркой окруживших высокий трон, непонятных, но хорошо одетых товарищей, шушукающихся между собой. Их она так и хотела отнести не то к ари́сто, не то к торговцам.
– Двуживущая Фурия из Клана Гремящего Пика, – хорошо поставленным голосом громко объявила Танкае и согнулась в поклоне ровно на 90 градусов.
Девушка же осталась стоять, лишь символически опустила голову, почти кивнула.
Дроу изучали её с интересом, а кто-то с откровенной враждебностью. Видимо, её поведение не всем пришлось по нраву. И пока они пялились на орчанку, она рассматривала самого Матриарха.
Если мажордом Фурии напомнила мальчика, то Тальврае в женственности отказать не получилось бы при всём желании. Роскошная фигура и правильные черты лица так и бросались в глаза, навевая ассоциации с героинями картин. Не Рубенсовских массивных тёток, а что-то из Мухи, или быть может «Букета» Чахурского. Попытки матери вдолбить в голову молодой Авроры немного прекрасного заняли целый пласт её детства.
Очарование только усиливалось за счёт правильно подобранной одежды – изысканного карминового платья, гривы блестящих белоснежных волос и золотистых татуировок вокруг глаз эльфийки. Она бы ни за что не призналась даже на смертном одре, но порой ей и самой хотелось нацепить что-то похожее – какое-нибудь длинное, откровенно дамское облачение. Наряд Матриарха как раз попал в этот список, вызвав глубокую зависть.
По правую руку от величественного Матриарха в небольшом кресле сидел подросток[4]. Сидел достаточно ровно, отнюдь не развалившись и перебросив ногу через подлокотник, и всё же чувствовалась в нём некоторая вальяжность. Во многом благодаря лёгкой ухмылке, блуждающей по его губам, и непослушной чёлке, словно с расчёсками парень вёл длинную и беспощадную войну. И пока что он выигрывал.
Молодой эльф Фурии понравился сразу. Он явно не воспринимал всё происходящее всерьез, и это выгодно отличало его от своих сородичей. Одетый в фиолетовую двубортную куртку, застегнутую на левой половине груди, ей он напомнил не то певца, не то актера на интервью.
– Что привело тебя, Фурия, в мой Дом? – бесстрастным голосом спросила Матриарх.
Девушка даже замешкалась на миг, так увлеклась изучением обитателей.
– Меня послал вождь Ингакхар. Дело касается его брата, – голосом она попыталась передать важность сказанного, доставая из сумки пластину печати.
Беседовать при такой толпе о своей миссии никак не хотелось.
Тальврае бросила быстрый взгляд на гравированный металл и лишь легонько махнула рукой. Жест можно было трактовать как угодно, но посетители один за одним начали покидать комнату, почтительно кланяясь и стараясь не поворачиваться к эльфийке спиной.
В итоге в комнате осталась лишь четвёрка гвардейцев, Тальврае и подросток.
– Итак, что от меня понадобилось вождю? – взяла первенство эльфийка.
– Он попросил меня найти своего брата.
– Опять? – нахмурилась Тальврае. – Все прошлые попытки не принесли успеха. Сколько ещё посланцев должно сгинуть?
– И тем не менее. Расскажите всё, что знаете про исчезновение его брата.
– Как удалось выяснить моим агентам, отряд Грокха остановился в таверне Объятия Душителя.
– Я бы не назвала эту забегаловку таверной, – вклинилась орчанка.
– Тебе известно сие заведение? – склонила голову набок Тальврае.
– Я в нём ночевала.
– История циклична по своей природе, – пожала плечами дроу. – Неудивительно, что она ведёт нас по кругу, как ездовых животных.
– Весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль, – внезапно продекламировал подросток, улыбаясь. – Матушка права, всё, что нам остаётся это следовать зову истории, хорошо отыгрывая наши роли.
– Прошу простить моего сына. С тех пор, как Аше́нри увлёкся театральными постановками несколько лет назад, в нём проявился чрезмерный драматизм.
– Не станешь же ты отрицать, что мой маленький театр приносит нам приличный доход, – хмыкнул эльф.
– Не стану, – улыбнулась Тальврае, – по крайней мере твоя претенциозность уравновешивается наследственной прагматичностью.