Шакспер, Shakespeare, Шекспир. Роман о том, как возникали шедевры

– Нам необходимо, чтобы зрители, глядя на Ричарда, ужасаясь Ричарду, ненавидя Ричарда, видели в нем хромого горбуна Роберта Сесила, Сесила-младшего, год назад ставшего государственным секретарем.

Кой черт, уселся поудобнее! Вскочил – и забегал по комнатушке. И закричал:

– Вы обезумели! Вы обезумели настолько, что считаете безумными и всех вокруг! Мы, актеры труппы «Слуги лорда-камергера», будем намекать на уродство и дурные наклонности Лорда-хранителя Малой печати? Да он уничтожит нас – сначала скопом, а потом поодиночке!

– Ничуть…

Да, теперь он не мямлил, зато морщился и потирал правый бок.

– Напротив, он будет сдувать с вас пылинки. Рассуди, Уилл, если бы он начал вас преследовать, то тем самым фактически признал бы, что пьеса – про него. Нет, Сесил не так примитивен… Но мы не станем сидеть сложа руки. Во всех тавернах и трактирах Англии наши люди будут твердить о полном сходстве Горбуна Ричарда Глостера с теперешним любимчиком королевы Бесс, горбуном Робертом Сесилом – и представлений «Ричарда Третьего» будут ожидать всё нетерпеливее, театры будут переполняться, а вы почувствуете, как приятно сбиваться со счета, пересчитывая такую кучу денег.

«Он же дьявол в человеческом обличье, – помнится, решил я тогда. – И лихорадка в Падуе случилась с ним во время вхождения в него сатанинского духа, никакой другой причины для нее не было!»

Но в меня-то дьявол не вселялся – и мне внезапно стало жаль Сесила.

– Но милорд! Этично ли наносить такой удар человеку, который, приходится признать, физически отвратителен, однако, по меньшей мере, не убийца… Да и говорят, он умен и весьма сладкоречив…

– Пока не убийца, но мечтает стать. Умен? Не знаю, скорее хитер и подл… И не сладкоречив, а скучен в речах, как заурядный юрист. Если язык его и сладок, то только для межножья Бесс, окончательно сошедшей с ума от стремления сочетать вечную девственность со всегдашней тягой к плотским наслаждениям.

«Межножье Бе…» – это он о королеве, храни ее Господь?! Да мне отрежут уши, если узнают, что они, бедолаги, выслушали такое – и не отпали тут же сами, по доброй воле!

– Требую, милорд, чтобы в моем присутствии о Ее Величестве говорили с должным уважением и даже благоговейно!

– А разве ты не видишь, как я благоговею?

Не видел. Видел лишь, что морщится он все сильнее, и бок уже не потирает, а гладит, словно шею уставшего коня, которого упрашивают смириться с бесконечной скверной дорогой.

– В новом варианте «Ричарда Третьего», который мы хотим тебе заказать, не должно быть ни единой аллюзии на Ее Величество, однако Глостер сам, уже в первом монологе, должен говорить о своих уродстве и низости так, будто гордится ими. Леди же Анна, свежеиспеченная вдова, которую он соблазняет прямо у гроба убитого по его приказу мужа – кстати, у тебя этот эпизод получился живым – так вот она должна несколько раз назвать Горбуна отродьем сатаны. Сколько бы ты взял за эту работу, если б на нее согласился?

Признайся себе, Уилл, подобные повороты разговора всегда были тебе по душе!

– Труппа берет к постановке мои новые пьесы из расчета двадцати фунтов, выплачиваемых по частям с последующих сборов. Правда, мы с вами говорим сейчас о переделке, это стоит дешевле, однако я предпочел бы получить сразу… ну, скажем, пятнадцать фунтов.

– Пустое! Прямо сейчас ты получишь двадцать. И еще двадцать, когда я окончательно одобрю весь текст. Эй, Том!

«Умеет, стало быть, и кричать! – помнится, подумал я. – Или это крик боли при расставании с кругленькой суммой?»

А когда вошел слуга, он приказал:

– Вручи джентльмену кошелек!

Уилл, скажи себе сейчас, 23 апреля года 1612, когда прошло уже столько лет; когда ты почувствовал, что недолго тебе осталось быть в этом мире: нравственно ли ты поступил тогда, согласившись?

И ответь себе, Уилл: по отношению к оболганному тобою Ричарду Глостеру, королю Ричарду Третьему, последнему представителю славной линии Плантагенетов, ты поступил безнравственно. Он не был, скорее всего, горбат и уродлив, так, слегка кривоват и некрасив. Он убивал только в честном бою, а мятежников казнил лишь по приговору суда. Однако ты поступил нравственно с точки зрения обожаемой тобою королевы Бесс – ей наверняка было приятно, что в фантазиях толпы вина за убийство двух юных принцев снята с ее деда, Генриха Седьмого Тюдора, и возложена на Ричарда Третьего Плантагенета.

Ты быстро посчитал в уме, что сорок фунтов – это сто шестьдесят крон или восемьсот шиллингов, и почему-то именно это количество шиллингов убедило тебя тогда, что поступаешь нравственно…

Но главное, Уилл, тебе ведь тоже не нравился горбун Сесил, выказывающий при встрече с тобою брезгливое пренебрежение, – и ты с удовольствием, чтобы подразнить, пощекотать, ущипнуть его, надул на спине Глостера горб, который распирало от обиды на весь род людской.

Тебе не нравился горбун Сесил столь же сильно, как понравились восемьсот шиллингов – а это хорошие две причины для извержения вулкана вдохновения!

Все было ясно, осталось лишь договориться о сроках.

– Когда вы хотите увидеть готовую работу, милорд?