Шаль

А дом его был воистину хорош. Крепкий дом, стильный, как у многих респектабельных холостяков. Ничего лишнего, все строго и функционально. Ничто не отвлекает. Все для того, чтобы лучше работалось. Кое-что из вещей своего прошлого он привез сюда, когда продал родительскую квартиру в N-ске. Ящики эти так и стояли в лоджии. Однажды он даже решил, что надо выбросить все это. Но одумался. А потом и вовсе забыл о своем «музее».

В ящиках лежали виниловые пластинки, проигрыватель, семейные фотографии, книги из дома деда. Упаковал он и старый самовар. Самовар был в форме шара, в боку его зияла дыра, посеребренная поверхность облезла, и стал он теперь почти красным. Пользоваться им, конечно, нельзя. Даже если его починить, то все равно — к такому самовару нужна дача. А дачей он решил не обзаводиться. Зачем? Это целая морока. Степанкова вполне устраивали загородные пансионаты, которых вокруг Москвы великое множество. Но больше всего он любил новые места и новые страны. Хотя, впрочем, свою холостяцкую квартиру любил больше новых стран. Здесь его прибежище, его нора, его берлога, его праздник. Квартира эта была куплена на его первые большие деньги.

Оформив покупку, Степанков долго не въезжал сюда, жил на съемной квартире, пока шел ремонт. А здесь вовсю проявляли свои способности и профессионализм модные по тому времени архитектор, дизайнер, высококлассные строители. Он изложил им свои требования, долго перебирал проекты и предлагаемые планы. В итоге явилось то, что он хотел. Солидная профессорская квартира превратилась в идеальное жилище состоятельного холостяка. Ему нравились высокие потолки, старый реставрированный паркет, мусоропровод на кухне, дребезжащий за стеной лифт, отличный вид с одиннадцатого этажа на Лужники и университет, заново отстроенная набережная и новый мост, ведущий к гигантской стройке района — Москва-Сити.

Он думал, что будет делать все сам и ему не понадобится домработница. В то время домработницы были, как правило, только у иностранцев, подолгу живших в Москве. Он как-то видел на приеме в одном русско-французском доме филиппинскую прислугу. Это была тихая, несуетливая пара среднего возраста. Тогда-то он и понял, что такое высший класс, профессионалы: удобно, можно доверять, не тратить усилий на выяснение отношений. И когда у него стала работать Неля, он понял, что ему повезло. Домашние заботы перестали существовать для него.

Вот так он «делал» свою взрослую жизнь: что задумывал, то через некоторое время и свершалось. И все это началось именно с устройства его дома. Того дома, куда он наконец сегодня добрался и открывал тяжелую двойную дверь. Крепость. Бастион. Цитадель. Скорлупа — пусть даже так. Зонтик, обувь — все в прихожей по местам, по ячейкам. В спальне — костюм в шкаф-купе и быстрее — б-р-р, прохладно — в пушистый пуловер, джинсы. М-да, лето не лето. Нуте-с, что там у нас в холодильнике, что приготовила мастерица Неля? Курица по-грузински, салат… Чайник еще не остыл, но все же подогреем.

Степанков, поглядывая в окно, со вкусом расправился с курицей. Он пытался выкинуть из головы сумбур из отрывочных эпизодов сегодняшней странной встречи, несостоявшегося свидания с Михаилом и чего-то неясного, смутного, надвигающегося, чему он еще не знал названия… Следуя давно заведенному ритуалу, плеснул в широкий стакан любимого «Бифитера», добавил немного тоника и пару кусочков льда. Пора в «шоу-рум», как это теперь называется. А проще — в небольшой уголок в гостиной, на мягкий кожаный диван, вытянуть ноги, пригубливать джин и выбивать утренние мысли бредом дневных теленовостей, развлекательных шоу, боевиков и прочей дребедени. И здесь Степанков любил то, что имел: вместо телевизора на стене висела плазменная панель в серебристой раме. Подобрана она была точно по размерам пространства, строго по интерьеру. Строго, чтобы он, Степанков, глядя на это чудо техники, оставался доволен этой панелью, этой квартирой, этой жизнью, этим самим собой…

Дорогой агрегат, напрягая все свои возможности, пытался угодить хозяину: эротические страсти, бешеная перестрелка из всех мыслимых и немыслимых видов оружия, кувыркающиеся и взрывающиеся машины, террористы, землетрясения, наводнения, пожары… Щелк-щелк… По «Культуре» на фоне надутых гигантских средств одноразового пользования или похожих на них предметов нудно предвещают гибель русской литературы. Щелк-щелк… «Секс в большом городе»… А перед глазами — худая женская фигура, острые плечи, руки, подрагивающие пальцы, смятый пластмассовый стаканчик, разлитый чай, выцветшие грустные, все понимающие глаза… Лизонька — необычайно одаренный ребенок… Мила не знает, что я пошла… Шаль. Пуховая шаль, стянутая на груди. Да отцепись же ты — щелк — и нет «Секса в большом городе»… И плотный затылок Михаила в окне «Пирамиды»…

Позвонить? Нет, не сейчас. Михаил… Мишка… Большой друг из прошлого.