Шалако

В жилом доме, построенном миролюбивым переселенцем намного позже, не укроешься, так же, как и в прочих постройках. Однако они образовывали неправильный четырехугольник с домом на востоке и конюшней на юге. Загородив фургонами промежутки между ними, можно было отразить любое нападение, а в случае крайней необходимости отступить в конюшню.

Приближающиеся шаги заставили его поднять глаза.

— Шалако! Черт меня побери! Откуда ты взялся?

Шалако устало выпрямился, бросил пучок травы.

— Баффало? Далековато от Форт-Гриффина. — Он растер в пыль остатки сухой травы. — Я спустился со Сьерра-Мадре голова к голове с Чато и еще сорока апачами. Во всяком случае сейчас их сорок.

— Шутишь?

— Я уезжаю.

Баффало Харрис выругался.

— Армия даже не знает, что мы здесь! Это ты только что стрелял?

Шалако показал на заднюю луку седла.

— Полюбуйся… Стреляли издали и сбоку, а не то пуля выбила бы меня из седла.

Баффало вложил палец в выемку и тихо присвистнул.

— Да уж!

— Как тебя угораздило связаться с этими разгильдяями?

— Разгильдяями? Ты с ума сошел! Это самая оснащенная экспедиция, какую я только видел! Шампанское, крабы, устрицы… все. Жутко шикарная компания, и, понимаешь, Шалако, лучших харчей я не ел за всю свою жизнь.

— И ради этого ты готов отдать свой скальп. Седлай коня и едем.

— Не могу. Я обещал, что останусь с ними до конца пути.

Подошел фон Хальштат и, увидев Баффало, остановился.

— Харрис, вы знаете этого человека?

Баффало сплюнул.

— Да. Он служил разведчиком в армии и знает эти места лучше апачей.

— В таком случае поступайте ко мне на службу, Карлин. Подходящие люди всегда нужны.

— Если вы не поставите фургоны в круг, то скоро будете не в состоянии никого нанять. Чато начал резать своих лошадей два-три дня назад — значит, они собираются до перехода границы забрать ваших коней.

— Это невозможно. Они не могут о нас знать.

— Могут… И знают, что с вами четыре женщины, знают, сколько у вас лошадей, мулов и сколько мужчин.

Говоря это, он, однако, отдавал себе отчет, что чалый не выдержит ночного перехода… любого перехода не выдержит. Мустанг нуждался в воде, пище и отдыхе.

И все-таки он уезжал. Эти люди пришли сюда по собственной воле, по собственной воле и уйдут.

Фон Хальштат хладнокровно оценивал Шалако. Генерал должен был признаться, что чужак ему не понравился. Но человек прекрасно, по словам Баффало, знающий местность, мог пригодиться. Особенно теперь, когда нет Уэллса, если, разумеется, тот в самом деле погиб.

— Назовите цену, Карлин, и мы возьмем вас к себе. — Он вынул изо рта трубку. — По крайней мере, останетесь и увидите потеху.

— Потехи не будет, — грубо ответил Шалако. — Если только вы не родились в рубашке, то не позже, чем через сорок восемь часов, ваши мужчины все до одного будут мертвы.

Фон Хальштат рассмеялся.

— Бросьте! Голые дикари против современного оружия?!

Усталый конь дает мало шансов уцелеть, но над лагерем нависла смертельная опасность, и Шалако понимал, что у него нет иного выбора, кроме бегства, и это раздражало его.

— Мистер, позвольте я расскажу вам историю об одном выпускнике Вест-Пойнта — назовем его Феттерман. Он хвастал, что если получит восемьдесят человек, то проедет по всей стране сиу. Феттерман был хорошо подготовлен, умен, по уши напичкан самой изощренной европейской тактикой и, вдобавок, самонадеян.

Однажды его послали с восьмьюдесятью солдатами выручать несколько фургонов и предупредили: когда индейцы побегут, не преследовать их.

У него было восемьдесят человек и шанс отличиться. Он бросился в погоню. Его восемьдесят солдат продержались не более двадцати минут — меньше, чем нужно, чтобы выпить чашку кофе.

Шалако стал сворачивать самокрутку.

— Знаете, как поступили индейцы? Как Ганнибал в битве при Каннах… центр опрокинулся, и, когда Феттерман кинулся за ним, фланги сомкнулись и стерли его в порошок.

— Вы хотите уверить меня, что дикари разбираются в тактике?

— Если не ошибаюсь, вы отпрыск одной из старейших юнкерских семей Пруссии. Война — ее занятие на протяжении веков, однако сомневаюсь, что в своей жизни вы видели более десяти битв, а ваш старейший генерал — более тридцати.

Шалако закурил самокрутку.

— Мистер, там, в темноте, сорок или пятьдесят апачей, и каждый побывал в пятидесяти-ста битвах. Они воевали с американцами, мексиканцами, другими индейцами. Для апачей война тоже образ жизни, они учатся тактике с детства, слушая разговоры взрослых.

Все, что написано у Вегеция и Жомини note 1, известно индейцам, и они знают куда больше. Это величайшие в мире специалисты по партизанской войне.

Индейцы представления не имеют обо всей этой военной чепухе: строевой подготовке, воинском этикете, шагистике. Они изучают только необходимые вещи. Они безусловно учатся, но учатся воевать и побеждать, не тратя времени на побочные занятия.