Читаем Шаляпин полностью

С чего же началось? Прежде всего обнаружилось, что богатырская натура, в которой таились неуравновешенные, первобытные творческие силы, не укладывалась ни в какие рамки. Не было той дороги, по которой Шаляпин, даже в самые юные годы, мог бы двигаться спокойно, не сворачивая в стороны. Обстоятельства выдались нерадостные. Жизнь не баловала молодого Шаляпина, и неизвестно, чем богачеслезами или смехом, горем или радостью-были его детские годы. Он был предоставлен самому себе, и должен был одиноко сносить всякую беду, всякую неурядицу, какая бы ни свалилась на его юную голову. Кругом себя он видел лишь обыденную мещанскую обстановку, бедную, незамысловатую жизнь, нудную, угрюмую жизнь задворков провинциального города, где царят особые нравы, сложившиеся под влиянием угнетенного миросозерцания людей, которым жизнь судила быть ее рабами, в конец загнанными, запуганными, влачащими свои дни в беспросветной бедности. Нужда, -вот чем повиты детские и юношеские годы Шаляпина. Всякий день приносил новое огорчение. За что бы Шаляпин ни брался по воле своих родных, все валилось из рук, все было одинаково неудачно, точно пророчески намекая, что не здесь его призвание, что не уместиться ему в этих тесных пределах. Отдают мальчика Федю в приходскую школу. Казалось бы, чего еще надо? Сиди в классе, усваивай грамоту, начальные правила арифметики, тем более, что без этого ведь не проживешь. Но поди, втолкуй недисциплинированной натуре: “ученье-свет, не ученьетьма”, заставь ее преклониться перед прописной моралью, уверовать в ее силу, когда душа непрестанно влечется к чему-то другому, когда она ощущает неодолимую потребность изливать свои тайные стремления в звуках или красках, найти исход смутному чувству. Таким исходом для молодого Шаляпина явилась скрипка, на которую он с жадностью набросился, не взирая на то, что на каждом шагу ему приходилось платиться за свое невинное увлечете. Скрипка мешала, как следует, заниматься науками и тому, кто на ней пиликал, и тем, кого это пиликанье развлекало. Случай довольно обыкновенный. В какой угодно школе, будь она захолустной или столичной, все, что проявляется у воспитанника особенного, выходящего из общего уровня, всегда почитается назойливым, мешающим делать то дело, которое указано в правилах и руководствах.

Еще до поступления в приходскую школу Шаляпин обучался сапожному ремеслу у своего крестного отца, владевшего сапожной мастерской. По окончании школы, ему снова пришлось взяться за изучение этого ремесла, но уже вод чужим руководством. Легко себе представить, что из этого ровно ничего не вышло. Известно, какая тут обстановка: не столько обучают ремеслу, сколько бьют и заставляют исполнять разные, порою довольно унизительные, поручения. После сапожного мастерства Шаляпина стали обучать мастерству токарному, а там отправили в находящийся в 60 верстах от Казани заштатный городе Арске, где отдали в министерскую школу; но он кончил тем, что попросту бежал из этого города и вернулся в Казань.

После всех мытарств, Шаляпин поступил на службу туда же, где занимался отец, т. е. в уездную управу, переписчиком бумаг, сначала без жалованья; впоследствии он получал 8 рублей в месяц… И потянулись для мальчика длинные, унылые дни. Сегодня управа, завтра управа, и никакого просвета впереди, никакой надежды на иное, более светлое будущее. А между тем в юной голове уже роились неясные мечтания, и кто знает, в какое безбрежное царство фантазии уносился думами мальчик Шаляпин. С одной стороны - уездная управа, с ее скучными бумагами, которые надо переписывать, склонившись над грядным столом, с утра до вечера. А с другой… уже что-то смутно намечалось. Скрипка явилась первой вехой на пути, еще неосознанном будущим гением. Затем, когда Шаляпин был еще в школе, у него обнаружился прекраснейший дискант, благодаря которому он попал в духовный хор, а через некоторое время добрался до архиерейского. Вот где коренится начало шаляпинского пения. Но, конечно, ни ему самому, и никому из окружающих его в ту пору не могло и в голову прийти, какое громкое, полное славы будущее ожидает маленького певчего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное