Ему уже мерещилось, что он нарядится во все новое и отправится в Москву гулять по трактирам — себя показать и других посмотреть. А пока что следовало хоть как-нибудь приодеться. На базаре он купил пальто из странного материала, который ему выдали за верблюжью шерсть. К пальто добавилась покупка, о которой он давно мечтал: кожаная куртка, из тех, какие носили железнодорожные машинисты. Затем сапоги и даже перчатки. Дирижер Апрельский подарил ему жокейский картуз. Словом, Шаляпин стал первейшим франтом. Вид у него действительно был нарядный, хотя на первый взгляд несколько диковатый.
Сезон заканчивался. На прощание съездили с концертом в Златоуст, за что Семенов-Самарский уплатил Федору целых пятнадцать рублей. Об этой случайной поездке не стоило бы и вспоминать, если бы не то, что, отправляясь в Златоуст, Шаляпин впервые в жизни сел в поезд…
Труппа разъехалась, а Шаляпин остался в Уфе. Почему он, как все его товарищи, не предпринял нужных шагов, чтобы поступить в какую-либо другую труппу? Ведь такие коллективы формировались и рассыпались по городам несколько раз за сезон. Что удержало его в Уфе?
Дело заключалось в том, что в городе заинтересовались молодым певцом. Его отличный голос был замечен. О нем стали поговаривать, как о самородке, судьбой которого стоит заняться.
В Уфе существовал кружок любителей искусства. Во главе его стоял популярный в городе адвокат Рындзюнский. Он-то и затеял помочь юноше учиться в столичной консерватории. А пока задумано было найти ему в Уфе какую-нибудь службу, устраивать иногда концертные выступления, словом, обеспечить на время, пока он подготовится к учению в Петербурге или в Москве.
Сначала все шло хорошо. Шаляпину доводилось петь в концертах, для участия в которых Рындзюнский даже предоставил Федору собственный фрак. Его пристроили писарем в земскую управу. Предполагалось, что в скором времени почитатели молодого таланта соберут по подписке нужную сумму, и с этими деньгами Федор направится в столицу пытать счастья. Но запала местных меценатов хватило ненадолго. Кружок любителей искусства стал распадаться, пылкий интерес к юноше остыл. Вскоре Шаляпин понял, что делать ему в Уфе нечего, если он боится закиснуть здесь на положении маленького канцеляриста.
Когда в уфимском летнем саду ненадолго появилась украинская труппа Т. О. Любимова-Деркача с национальным репертуаром из комедий и комических опер, Федор решил, что должен срочно действовать. Пускай украинская труппа, лишь бы вновь оказаться в театре. Правда, он не имел представления об украинском языке, но надеялся, что без труда сумеет разучить хоровые партии и «по-малороссийски».
«Труппа сыграла несколько спектаклей и уехала в Златоуст, откуда должна была перебраться в Самару. На другой день после ее отъезда я проснулся рано утром с ощущением гнетущей тоски о театре. Я чувствовал, что не могу больше оставаться в Уфе. Но уехать мне было не с чем. Но в тот же день я взял в управе ссуду в 15 рублей, купил четвертку табаку, а вечером, раньше обыкновенного, отправился спать на сеновал […]. Пролежав на сеновале часа полтора, я тихонько слез, забрал с собой табак, гильзы и, оставив одеяло, подушку, все мое „имущество“, отправился на пристань, „яко тать в нощи“».
Он покинул Уфу, чтобы присоединиться к труппе Деркача, которая из Самары должна была отправиться в большое турне.
И вот он в Самаре, куда незадолго до этого его семья переехала из Астрахани.