Шальная графиня

Сыграли свадьбу, подгадав, когда чета гайдуков уйдет на османский берег, а когда гайдуки воротились, положение Аницы уже невозможно было скрыть. Немало крепких проклятий вырвалось у Миленко, но он не осмелился поднять руку на беременную женщину... тем более что Аница казалась искренне удрученной случившимся. Она не избегала гайдуков – напротив, то и дело ходила к ним, молила о прощении, жалуясь на свою загубленную жизнь и клянясь, что ее ребенок будет принадлежать к православной вере, чего бы ей это ни стоило.

Это потрясло побратимов. Сочувствие к Анице вернулось, они горько упрекали себя, что своей холодностью и непримиримостью толкнули ее к врагу, сами ввергли в тенета Павелича и Владо, которые просто-напросто подобрали то, что плохо лежало.

И вот что однажды придумала Аница: почувствовав приближение родов, она даст знать сербам – и те отвезут ее в лес, к знахарке и повитухе Хрудашихе, которая примет ребенка, а Георгий – Аница на коленях просила об этом – совершит обряд православного крещения. Потом Аницу отвезут домой, и добрый, любящий Владо, конечно, простит ее...

Побратимы и Георгий вскоре согласились с этим планом.

Откуда им было знать, что и сие оказалось измышлением Павелича!

13. На восток

Минула зима, весна была на исходе, когда Анице настало время родить.

Шел 1763 год: четыре с лишком года миновало, как Алексей Измайлов, Лех Волгарь, Вук Москов, покинул родимый дом. Вести из России почти не долетали до Сербии, и все же Георгий как-то прознал, что императрица Елизавета Петровна скончалась, а на престол взошел ее племянник, царь Петр III. Это известие повергло Георгия в некоторое уныние, ибо он знал о добром расположении покойной государыни к угнетаемому сербскому народу, о бедственном положении которого он составил свод подробных сведений, намереваясь так или иначе доставить их императрице. Георгий не скрывал, что рассчитывал в этом на Вука, но Москов, тоскуя по родине, все еще опасался возвращаться туда. Тем паче – узнав о новом императоре! Елизавета Петровна была расположена к его отцу, князю Измайлову, а значит, и к сыну, она могла бы содействовать разрешению противоестественного брака, в который Алексей по недомыслию вверг себя и свою сестру, а каково-то посмотрит на сию историю Петр Федорович?!

Внезапно Вук осознал, что, малодушно сбежав из дому, он вольно или невольно обрек сестру на незаслуженно затянувшееся девичество. Конечно, она красавица, а годы идут, у княжны Измайловой (в том, что отец вернул ей родовое имя, Алексей не сомневался) нет отбою от женихов, а она вынуждена отказываться от самых выгодных партий, никак не объясняя причины... Диво, что Вук не помыслил об этом прежде! Наверное, Георгий прав – и впрямь пора возвращаться в Россию. Тем паче – отвезти сербские письма о помощи. Он пока ни о чем не говорил с Миленко, не представляя, как сможет расстаться с побратимом, но понимая, что тот едва ли сможет оставить отряд и свою бесконечную войну. Георгий тоже явно не собирался покидать свою вторую родину, где были похоронены его жена и сын, так что по всему выходило, что Москову придется двигаться в дальний путь одному. И все равно – это казалось таким далеким, почти неправдоподобным!..

Вук бы не поверил, скажи ему кто-то, что не пройдет и недели, как он отправится в Россию.

* * *

Анице выпало рожать в начале мая. Гайдуки знали: она сговорилась с мужем, что тот отвезет ее к знахарке Хрудашихе, а сам воротится домой и будет ждать вестей об исходе родов. А через день Георгий, Вук и Миленко в сопровождении Арсения, Йово и Лазо последовали за ней.

Проехав немного в глубь австрийских земель, они по склону горы спустились в красивую долину, простиравшуюся часа на полтора езды вдоль берега Савы.

Вук залюбовался красотой этого чудесного места. На противоположной, османской стороне Сава текла под крутым обрывом: над водою нависали скалы, то голые – серые, желтые, иногда почти красные, – то покрытые зыбкой зеленоватой пеленою еще не разросшегося плюща, то поддерживающие на своих уступах пышные кусты; внизу зеленовато-голубая река, встречая кое-где подводные камни, омывала их белой пеною, образуя маленькие пороги, на которые Вук и Миленко поглядывали со снисходительной усмешкою, вспоминая пороги днепровские; а на этом берегу вокруг всадников теснились кусты розовоцветущего дикого гранатника – шипка; белопенные вишневые деревья; блекло-зеленые орешники; могучие корявые дубы, чуть приодетые новой, тугой, молодой листвою; маслины и смоковницы. У подножия гор ровными рядами зеленели виноградники. Какой же отрадной, какой прекрасной, какой мирной была эта картина! Как благоухал воздух, насыщенный цветением! Сладостный дурман окутывал всадников, и Вук был неприятно поражен, услышав голос Арсения, вдруг затянувшего одну из самых печальных сербских песен – песнь о «Косовской битке», битве на Косовом поле: