И вновь помчать, уже на память заученной, дорогой до Цинтена. Вот только пойти мимо приюта, не свернуть туда даже и на миг.
…
Мельница, и вправду, была в сверх жутком состоянии. И хоть уже давно все было потушено, дым, запах гари все еще блуждал по сиим руинам. Целый слой спёкшейся золы, грязь от воды и земли, которыми тушили, вперемешку с обугленными, недогоревшими балками, досками, закопченным кирпичом, и, частично нетронутыми огнем, обломками непонятно чего, в полумраке угрюмой ночи, — всё это лишало любого желания и смелости попытаться забраться внутрь. Однако, твердое решение, принятое несколькими часами ранее, вынудило совладать со своим страхом — и (под гром разражающихся в моей голове слов старухи) переступить, опасаясь лишнего внимания со стороны местных, через треклятый порог.
— Анна, стой, — внезапно послышалось за моей спиной, и кто-то ухватил меня за локоть. Резвый разворот — обмерла в ужасе.
— Генрих? Т-ты… как здесь?
Виновато опустил на мгновение взгляд. И снова очи в очи. Тихим шепотом:
— И всё же… некоторые вещи я про тебя хорошо усвоил, да?
— Не надо, прошу, — кривлюсь от боли, попытка выдраться из его хватки.
— Анна, это глупо — слушать кого-то ополоумевшего, все бросать долой, только из-за каких-то мерзких, завистливых чьих-то слов.
Лихорадочно качаю головой.
— Это — не просто слова. Совсем не просто. Она полностью поняла, кто я. И она сказала, что нет мне здесь места, и не должна я была быть здесь. И ничего, кроме смерти, вам не принесу. Генрих, молю, — жалобно. — Дай мне вас спаси! Пожалуйста… Хороший мой, ПОЖАЛУЙСТА!
Обмер, словно уколола его в самое сердце. Но еще миг и вдруг ухватил меня за руку. Что-то вложил в нее.
Живо перевожу взгляд, раскрываю кулак — мой (подаренный им) медальон.
— Ты мне обещала. Так прошу, не уходи… Ты же моя… Анна…
— Не АННА — Я! НЕ АННА! — гневно качаю головой. Резкое движение — и вырываюсь долой, шаги на ощупь, пятясь. — И НИКОГДА АННОЙ НЕ БЫЛА! А то, что безмерно люблю — истинная правда, потому и ухожу! УХОЖУ, пока еще все живы!
— АННА, СТОЙ! — ошеломленно взвизгнул и тотчас кинулся ко мне.
Не сразу сообразила, попытка оглянуться, но в тот же миг и рухнула прямиком куда-то вниз, в какую-то яму.
Удержал, схватив своей рукой — мою.
Всматривается бешеным, испуганным взглядом в глаза.
— Родная моя, держись! ДЕРЖИСЬ, МОЛЮ! Я тебя вытащу!
— Не надо! — сама даже не знаю, как такое ответила.
— ДЕРЖИСЬ!
Но еще мгновение — и скользнули мои пальцы, обреченно унося меня от него вдаль.
— ЛИЛЯ! — отчаянно, зверски завопил Генрих. Рывок, попытка совершить невозможное, ухватить, спасти меня в последний момент — да тщетно.
Вдруг… хрустнула балка, обвал — и полетел мой милый следом за мной… прямиком в ад.
--------
[1] Dziewczynka, gdzie idziesz?
— с польского: «Девушка, куда путь держишь?» О! Można jeździć? Ja też tam. - с польского: «О! Может, подвезти? Мне тоже туда».[2] — Шемиза
— льняная, реже хлопчатая, нательная рубаха (нижнее белье). Брэ — нижние короткие штаны-трусы, к которым крепились чулки-шоссы (на основе статей про одежду Тевтонцев и Госпитальеров (в том числе, спасибо автору Fra Bertran)).[3] — Полубратья
(лат. «димидии», или «семифратрес») — некоторые союзники «кавалеров Святой Девы Марии» и «благодетели», или «донаторы» (а говоря современным языком — спонсоры ордена). Главные задачи подавляющего большинства полубратьев (приносивших при вступлении в Тевтонский орден обеты целомудрия, послушания и бедности и вносившие в качестве вклада всю свою движимость и недвижимость) лежали в сфере хозяйственной деятельности в орденских имениях. Димидиус был лично свободным человеком. Ниже полубратьев в орденской иерархии тевтонов стояли так называемые фамилиары. Они не принимали монашеского пострига, вели обычную мирскую жизнь за пределами орденских комменд (уже упоминавшихся нами выше замков-монастырей), не выходя из своего сословия, но должны были выполнять определенные обязанности по отношению к ордену Девы Марии. В знак своей принадлежности к ордену фамилиары, подобно вышеупомянутым «полубратьям», носили черный «половинчатый (половинный) крест» в форме буквы «Т», или «Тау» («крест святого Антония»). (Ист. — «История Тевтонского ордена» В.В. Акунов).ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 15. Перевоплощение
(Л и л я — 2)
Открыть несмело глаза — и тут же поморщиться, скривиться от жалящего света. И снова найти силы взглянуть на окружающий мир. Превозмогая боль, резь в очах, жмуриться, но, тем не менее, скользить прозревающим взглядом около…
Белые стены, малопонятные приборы вокруг, трубки, странное жужжание, тихое, ленивое пыхтение насосов, пиканье какой-то аппаратуры.