Шальная звезда Алёшки Розума

Он замер посреди комнаты, вперив в неё свои чёрные очи, лицо было напряжённым. Глаза у него красивые, подумалось ей вдруг, впрочем, не только глаза, права Мавра, юноша удивительно хорош собой. Мысль была странной и настолько несоответствующей тому состоянию всепоглощающего отчаяния, владевшего Елизаветой, что она удивилась. А казак так и стоял, не сводя с неё взгляда и не произнося ни слова. Он всякий раз жутко конфузился, разговаривая с ней, обычно Елизавету это забавляло.

— Слушаю вас, Алексей Григорьевич.

Он глубоко вздохнул, точно в Иордань[85] сигать собрался, и выпалил:

— Я… Ваше Высочество, прошу вас уволить меня от должности управляющего.

Вмиг ощущение безысходности вновь накрыло Елизавету. Ну вот и первая ласточка. Конечно… Могла бы и сама догадаться, чего он хочет. Губы повело, и в глазах вскипели слёзы, Елизавета отвернулась к окну. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Плакать можно только на плече у Мавры. Никто другой не должен видеть её слёз!

— Конечно, Алексей Григорьевич. Вы получите расчёт нынче же вечером. Жалование передаст вам Мавра Егоровна.

Больше всего ей хотелось, чтобы он ушёл, тогда можно будет броситься на постель и разрыдаться. Но голос прозвучал жалко, и, чтобы сгладить впечатление, она добавила:

— Полагаете вернуться в Придворную капеллу? Надеюсь, вас возьмут обратно. Вы очень красиво поёте…

— Ваше Высочество, — мягкий, тёплый баритон за её спиной внезапно осип, — возьмите меня с собой. Прошу вас…

Она не поверила ушам. На самом деле не поверила. В изумлении обернулась. Он стоял совсем близко — руку протянуть и можно коснуться, должно быть, подошёл, пока она делала вид, что смотрит в окно. Елизавета замерла в растерянности — впрямь говорил или только почудилось? Поймав её взгляд, он торопливо зачастил, точно боялся, что она не дослушает и прогонит:

— Позвольте остаться рядом с вами. Если вам не надобны певчие, возьмите меня к себе кем угодно — конюхом, лакеем, мне всё равно. Лишь бы подле вас…

Смуглое лицо его стало сметанно-бледным, глаза сделались больше и темнее, хотя куда уж темнее — адская бездна, а не глаза… Елизавете казалось, что погружается в них, тонет, и, как и положено в аду, возврата оттуда нет. Странный морок кружил голову, вокруг всё плыло, точно марево над костром, дышать сделалось трудно и сдавило грудь.

— Не гоните меня, Ваше Высочество… — прошептал он едва слышно, и Елизавета пришла в себя. — Прошу вас.

Она быстро отвернулась, чтобы снова не попасть под чары его взгляда. Сердце колотилось так, словно пробежала полверсты. С трудом переведя дыхание, она взглянула на него и постаралась улыбнуться.

— Не торопитесь, Алексей Григорьевич, подумайте хорошенько. Я не знаю, когда мне будет дозволено вернуться, да и случится ли сие вообще. — Казалось, она видит его впервые, впрочем, похоже, так оно и было. — Может статься, эта ссылка — начало куда больших неприятностей. И я не уверена, что смогу защитить от них своих людей.

Он качнул головой и вдруг усмехнулся уверенной, очень мужской усмешкой:

— Меня не нужно защищать, Ваше Высочество. Я сам стану защищать вас, как сумею. Только позвольте быть рядом.

И снова странное чувство тронуло Елизавету — на миг показалось, что нечто незримое, но очень крепкое связало её с этим человеком. Она дёрнула плечом и улыбнулась:

— Спасибо, Алексей Григорьевич. Но кто же будет заниматься моими делами здесь, в Покровском? Снова Василий Лукич?

Ей показалось, что тело его чуть расслабилось.

— Если позволите дать вам совет, Ваше Высочество, — возьмите управляющим старосту, Мину Тимофеича, он человек честный и совестливый, обманывать вас не станет.

И он впервые улыбнулся ей в ответ. Улыбка у него была чудесная.

----------------------

[85] Прорубь на реке, в которой в праздник Крещения Господня освящали воду и в которую окунались, чтобы смыть с себя грехи.

Глава 7

в которой Анна Иоанновна вникает в работу политического сыска, Мавра учит Прасковью жизни, а Алёшка поёт песни

Костяные шары с негромким приятным стуком ударялись друг о друга и закатывались в лузы. К столу, смешно ковыляя на коротких кривых ножках, тут же подбегал карлик в парике и модном кафтане, доставал шар из сетчатого вместилища и относил в одну из двух корзинок.

Императрица выигрывала. Сам Андрей Иванович Ушаков, замерший чуть поодаль в почтительной позе, в бильярд не играл, но, чтобы понять это, не требовалось знать правила — кием Её Величество орудовала столь же метко, как и стреляла. Шары один за другим сыпались в лузы, и лицо графа Бирона делалось всё более хмурым.

Наконец, последний костяной кругляш выбил предпоследний, на миг замер, словно размышляя, не задержаться ли на столе, и нехотя исчез в тёмном провале. Карлик запрыгал и захлопал в ладоши.

Анна Иоанновна с улыбкой положила на сукно стола полированную длинную палку, богато украшенную инкрустацией и драгоценными камнями, погладила по руке огорчённого Бирона и обернулась к Ушакову.

— Здравствуй, Андрей Иваныч!