Шальные миллионы

— Как Анна? А что Анна? У нее тоже есть деньги?

— Да, она получает за книгу. Ее в России и во всех бывших республиках печатают. А теперь вот Малыш типографию в Штатах купил, Анну на многих языках издавать будут.

— Малыш? Типографию?..

— Да, он говорит, книга полезная, пусть служит людям.

— Так она… кирпичный завод…

— Несколько иностранных линий купила, здания под них строят. И всю прибыль требует на рабочих тратить и на развитие производства. Ей самую малость отчисляют, — кажется, десять процентов. Я тоже, как она, хочу землякам помогать.

Силай Иванов в тот день больше ничего не рассказывал о себе Нине. Он был задумчив, озабочен. А к вечеру сказал:

— Хотел бы искупаться. Но только с вами. Не возражаете?

Нина заметила, что после той беседы Силай Иванов чаще заговаривал о себе, о своем прошлом, о молодых годах, но как бы невзначай, не назойливо, недолго останавливаясь на своих рассказах. Молодая женщина чувствовала стремление Силая подать себя в выгодном свете, вызвать интерес, сочувствие, — рассеять подозрение в его преступности, в нечистом происхождении его миллиардов.

— Судьбе угодно было превратить меня в сейф, в котором до времени она спрятала народные денежки.

Брал Нину за руки, смотрел в ее ясные, чистые глаза.

— Ты ведь поможешь мне сохранить народные денежки? А?

Нина не знала, что ответить, растерянно пожимала плечами. А однажды он попросил у нее паспорт и долго, тщательно списывал все данные. И вернул, ничего не сказав. А дней через десять вручил ей чековую книжку на имя Нины Николаевны Ивановой, урожденной Кособоковой, со вкладом в триста миллионов долларов в Манхеттен-банке. И снова Нина стушевалась, да так, что и не знала, что сказать Иванову, как благодарить его за такой подарок.

Силай прочел эти ее мысли:

— Это не подарок. Я возвращаю часть наших советских народных денег и надеюсь, что ты, Нина, со своим умом и чистым сердцем и с такой своей мудрой и благородной подругой, как Анна Воронина, употребишь эти деньги во благо нашим людям.

Силай говорил взволнованным голосом и, несколько запнувшись, сказал:

— Я вам изрядно надоел, пойду-ка к себе, почитаю. Мое сердце — молодец, совсем меня не беспокоит. — Наклонился к Нине, коснулся щекой ее волос: — Вам обязан таким своим счастьем.

И пошел на свою половину.

Обедали все вместе. Силай Иванов повернулся к сидевшей слева от него Анне:

— Во второй раз прочел вашу повесть. И снова побывал у себя на родине, в своем родном селе. Ваши герои молоды, они и мне напомнили мою юность. И Дон, и станица, и вся природа у вас дышат поэзией. Вы очень талантливы, и я рад встрече с вами.

— Благодарю вас, Силай Михайлович, но право…

— Нет, нет, не возражайте. Я много читал, всю жизнь собирал библиотеку, — прошу вас оставить автограф.

Он подал ей книгу.

— Я с удовольствием, но подарю вам свою книгу. Сегодня же.

Вечером Анна пригласила Силая к себе, и тут они с Ниной на балконе угощали его сделанным Анной по казацким рецептам кислым молоком с каймаком.

— Я слышал о каймаке, но пробовать не приходилось. Кстати, ничего нет вкуснее.

Анна подарила ему книгу с надписью:

«Силаю Михайловичу Иванову.

В память о счастливых днях, когда Вы щедро дарили нам свое гостеприимство. Анна Воронина».

Фридман прибыл к «Шалашу» с моря. Подплывал на адмиральском катере, сиявшем отдраенной бронзой, позолотой и поражавшем всех отделкой из слоновой кости.

Как раз в этот момент Малыш подошел к Анне, загоравшей как всегда в правом углу семейного ивановского пляжа.

— Можно к вам? — обратился Малыш, присаживаясь на камень. Он был в шортах, голубой безрукавке, с мохнатым полотенцем через плечо.

Анна не ответила.

— Простите меня, — продолжал Малыш с некоторым напором, — вы такая интеллектуалка, а позволяете себе невежливость.

Анна приподнялась на локоть, смотрела на приближающийся к дощатому причалу катер. Такого красивого она никогда не видела, даже не предполагала, что такие есть. Вспомнила Дон, свой катерок, — тень ностальгической печали осенила лицо.

— Я слышал, — говорил Малыш, не обращая на катер никакого внимания, — у вас на Дону тоже была посудина.

— Посудина?

— Ну катер. Не такой, конечно, но с мотором и со всем, что полагается.

Он был рад, что Анна ему ответила.

— Почему был? Он есть у меня. Вот скоро вернусь на Дон и буду кататься.

— А на этом? Не хотели бы прокатиться?

— Прокатиться — нет, я хотела бы сама его вести.

С катера по трапу сошел на причал толстый дядя лет пятидесяти и подходил к загоравшим. Тянул руку, но Малыш ее будто не замечал. Обращался к Анюте.

— Сама? Отлично!.. Махнул рукой мотористу:

— Эй, парень! Иди сюда!

Тот подошел и почтительно встал в отдалении. Продолжал выжидательно стоять и Фридман. Но Малыш, как принял его холодно, так и сейчас не удостаивал взглядом. Мотористу сказал:

— Вот моя сестра, научите ее управлять катером. Вам понятно?

— Да, сэр. Понятно.

— У вас рация есть?

— Есть.

— Если что случится, — не дай Бог! — дайте сигнал.

— Так точно. Я понимаю. Малыш улыбнулся Анне: