Пытался представить сцену: Тариэл приходит в милицию или к прокурору, делает официальное заявление. Но тогда он вынужден сам признаться в том, что были пистолет, кинжал, драгоценности… И в том, как они очутились у него. Ведь это равносильно саморазоблачению, явки с повинной. Уж чего-чего, а этого-то кавказский волк не сделает.
С «Волгой» не расставался, приехал на ней в отделение, поставил во дворе у большой липы, на виду у сотрудников. Полковник Старрок вызвал майора.
— Твоя машина? — показал на «Волгу».
— Моя, — лениво ответил Костя. И стоял вальяжно, не так, как служаки, которые едят глазами начальство.
— У тебя «Волга»? Не знал.
— Дядина машина, в завещании отписал, — врал так же лениво, но с тайным умыслом закрепить за собой репутацию обеспеченного человека. Во всех отделениях питерской милиции шел разговор об учреждении частных детективов, — Костя искал случая предложить свои услуги. Решил, что именно сейчас он выложит свою просьбу. Однако не торопился. А странный полковник с неполковничьим, несерьезным видом ошарашил внезапным предложением:
— Махнем машинами: я тебе — «жигуленка», ты мне — «Волгу»?
— Извините, господин полковник, после «Волги» мне будет не с руки «жигуленок».
Старрок объявил себя демократом, и ему нравилось обращение «господин полковник».
Майор воспринял как шутку его предложение и отвечал в том же тоне. С некоторым изумлением и почти детским любопытством разглядывал подчиненный своего начальника и никак не мог понять, как это такой щупленький, беспокойный и будто бы чего-то боящийся мужичонка стал вдруг полковником милиции и восседал теперь в кресле, где еще недавно сидел всеми уважаемый седой и важный подполковник Чесноков. Старрок, по слухам, бездельничал в институте, а во время выборов помогал демократам, и они, придя к власти, не забыли услуг Старика, как они его называли, — и вот он в кресле начальника. «Они и все так… — думал Костя, стоя у приставного стола и продолжая с интересом разглядывать полковника. — У них, как у большевиков, кто был ничем, тот станет всем». После революции они, демократы, — тогда их звали большевиками, — вдруг забежали во все коридоры власти и надолго обосновались в Кремле.
Косте показалось унизительным стоять перед этим стручком в золотых погонах, и он сказал:
— Разрешите сесть, господин полковник?
И сел, не дожидаясь ответа. И продолжал разглядывать начальника, не скрывая в глазах иронического, смешливого выражения.
— Ты, я вижу, взрослый человек, — продолжал полковник, — и мог бы сообразить, какие выгоды сулит тебе этот маленький гешефт.
— Какие выгоды? — откровенно изумился майор.
— Ну, разные бывают выгоды. Можно найти и такие, которые встанут тебе повыгодней «Волги», например… операция, дельце, ну там другая какая оказия. Ныне ты майор, следователь, а кем станешь завтра? Ты знаешь, кем станешь завтра?.. И какие дела я тебе поручу?.. Ты знаешь, да?.. Нет, ты не знаешь, и не можешь знать, а я знаю наперед про твои дела: и что, и когда, и зачем я тебе буду поручать. Все в руках Божьих.
Костя смотрел на полковника во все глаза и диву давался: начальник отделения словно бы разыгрывал роль в спектакле и вел себя так, будто они торговались на рынке, и говорил с каким-то кукольным акцентом.
— Я бы хотел уйти в частные детективы.
— О!.. Это дело! Нам как раз и нужны они — два частных Шерлока Холмса. Пиши заявление, а я оформлю приказом.
Полковник выскочил из-за стола, протянул Косте руку. И, провожая из кабинета, продолжал:
— «Волга» — хорошо, но и «жигули» — неплохо. Тебе в новой должности придется много ездить. А что? Разве плохо мотаться по городу в «жигуленке»? Ну вот, думай и приходи. А приказ о твоем переводе будет сегодня вечером. И в другой раз, и всегда… все в руках Божьих.
Костя был на седьмом небе, он от радости даже забыл спросить, будет ли ему зарплата. Или частные сыщики сами заключают договоры с клиентами? Найдет преступника — получит, не найдет…
Майор вспомнил о спрятанных драгоценностях. «Ах!.. Мне все равно!» И скорым шагом направился к «Волге». Он знал, что Амалия пришла с работы и что, должно быть, на квартире с ней Тариэл… «Приеду и как ни в чем не бывало буду с ними ужинать».
Ему не терпелось увидеть пострадавшего грузина.
Амалия, открывая дверь, сияла от радости, хотя внешне и ничем не выказывала своих чувств, наоборот, нарочито суховато проговорила:
— Обыкновенно ты прежде звонишь, а уж потом приезжаешь.
И он в тон ей сказал:
— Ты, тетушка, будто и не рада появлению племянника. Я, кажется, не часто тебя навещаю.
И, как всегда, прошел в гостиную и здесь увидел Тариэла. Грузин сидел в кресле с перевязанной головой, в халате, в тапочках на босу ногу. Вид у него был несчастный, потерянный, он был бледен как лист чистой бумаги. Майор удивился:
— Что с вами, кацо?
Грузин страшно не любил в устах милиционера это фамильярное и столь желанное в родных краях «кацо», — здесь оно звучало оскорбительно.
— Упал и разбился.