Шалость

Вердло, любивший свои удобства, боялся сквозняков и морозов. Он и теперь носил еще меховую шапку и такой же плащ, кутаясь даже тогда, когда в этом уже не было надобности. Слуга, мальчик лет двенадцати, живой и краснощекий, положил полено на собранные в кучку угли и вытер нос рукавом своего камзола. Г-н де Вердло спросил:

— Жано! Хорошо ли ты, как я тебе приказал, топишь комнату во флигеле?

— О, господин барон, я только что положил в печь два толстых кругляка и три сухих полена.

И Жано поднялся на ноги с кочергой в руке.

У г-на Вердло состояло на службе три или четыре таких малыша, одетых в суконные балахоны и предназначенных, невзирая на их возраст, к должности лакеев. Он выбирал их среди самых почтенных семейств деревни Эспиньоль. Вид этих невинных мальчуганов, которые не думают еще о зле и для которых юбка еще не таит очарования, действовал на него успокоительно. Впрочем, надо сознаться, все было предусмотрено для того, чтобы не дать пробудиться их дурным инстинктам. В замке, от кухарок до прачек, не было женщин, которым парки могли бы в чем-нибудь позавидовать. Самая молодая из этих служанок обратила бы в бегство дерзкого насильника, а об остальных и говорить нечего. К тому же г-н де Вердло заботился о том, чтобы сделать из них святош. Тем не менее, как только мальчишки достигали четырнадцатилетнего возраста, выдав им хорошую одежду и маленькое экю, г-н де Вердло увольнял их со службы. Пусть они идут куда хотят, чтобы стать мужчинами, — во всяком случае, это произойдет не в стенах замка. Жано как раз приближался к тому возрасту, когда ему предстояло покинуть службу. Г-н де Вердло все чаще замечал, как краснеют его щеки и загораются глаза. Это было знаком; того, что его кровь начинает кипеть и что скоро придется с ним расстаться.

Жано подтянул штаны и сунул в ноздрю указательный палец. Г-н де Вердло снова спросил:

— А Любэн, он уже на башне? Я велел ему наблюдать оттуда за приближением кареты и сейчас же известить меня, когда она въедет в аллею, идущую от Гранжетт. Ах, он уже там? Прекрасно! Пусть смотрит зорко!

И г-н де Вердло извлек из кармана часы в виде луковицы. Лицо его перекосила гримаса. Он проворчал:

— Хорошо еще, что с ними Аркенен.

Этот Аркенен был доверенным лицом барона Вердло и исполнял в Эспиньоле самые разнообразные обязанности. Домашний учитель фехтования, некогда рекомендованный г-ну де Морамберу, уроженец Бурвуазина, большой деревни в четырнадцати лье от замка Эспиньоль, Аркенен, по окончании своей службы, перешел к барону де Вердло и жил у него уже более двенадцати лет. Это был человек удивительный, мастер на все руки: и цирюльник, и комнатный слуга, и управляющий, и, при случае, столяр, кузнец, обойщик, маляр, оружейник и даже, если в этом встречалась надобность, ветеринар и костоправ. Он одинаково оказывал помощь и людям, и животным. Единственное, в чем он ничего не смыслил, было садоводство. Он не смог бы отличить яблока от груши, редиски от спаржи, маленькой горошины от дыни. За исключением всего этого он обладал тысячью полезных и разнообразных познаний, приобретенных неизвестно где и как. Он знал наизусть календарь с праздниками святых и весьма удачно предсказывал погоду. Превосходный наездник, умеющий научить лошадь самым сложным пируэтам, он претендовал и на славу фехтовальщика, показывая всем на стене своей комнаты диплом на звание мастера этого дела. С охотничьим ружьем он управлялся прекрасно, снабжая замок дичью. У него не было соперников на рыбной ловле; рыба, словно зачарованная, так и стремилась проглотить его крючок. Был он мужчиной в тридцатипятилетнем возрасте или около того, и, что в особенности нравилось г-ну де Вердло, казалось, поставил себе целью никогда не любить женщин. Никогда не говорил он о них без того, чтобы не плюнуть на пол в знак презрения, что не мешало ему в их присутствии казаться и любезным, и услужливым. Он был женат, но не сохранил об этом хорошего воспоминания. Его жена, говорят, была еще жива, но он не интересовался тем, что сталось с этой дурой после того, как он сам покинул ее, чтобы поступить на военную службу. Аркенен занимал в замке Эспиньоль значительное положение и гордился тем уважением, которое ему там оказывали. Он знал себе цену, любил хорошо одеться и поважничать, но в общем был прекрасный человек.