Шалость

— Потому что без нее я не была бы здесь.

И так же, как о г-же де Грамадэк, от нее ничего нельзя было узнать о г-же де Морамбер, то ли по причине благоразумной сдержанности, то ли из любви к таинственности, то ли, наконец, потому, что она еще не разобралась точно в чувствах, которые внушала ей маркиза. Впрочем, о ней самой тоже было мало что известно, и, быть может, она сама себя знала недостаточно хорошо. Тем не менее она казалась что-то знающей и размышляющей над чем-то, бывала иногда задумчивой и сосредоточенной, увлеченной в тайные мечтания, которые делали ее лицо непроницаемым и преждевременно озабоченным.

Часы подобного размышления и мечтательности Анна-Клод де Фреваль проводила обыкновенно в своей комнате, куда удалялась в тот момент, когда г-н де Вердло, после полуденного завтрака, начинал дремать в своем кресле. В эти минуты необходимо было соблюдать тишину, ибо днем у г-на де Вердло сон был очень легкий. Маленькие слуги принуждены были отказываться от криков и шума; даже сам г-н Аркенен, перестав насвистывать, проходил через комнаты на цыпочках. Спокойствие, которое царило тогда в Эспиньоле, благоприятствовало течению мыслей девицы де Фреваль. С какой-нибудь не требующей внимания работой в руках она устраивалась на низеньком кресле возле окна, которое выходило на пруд. Там погружалась она в свои грезы, из которых ничто не могло ее вывести, и Гоготта Бишлон прекрасно понимала, что было бы бесполезно пытаться заинтересовать ее описанием достоинств г-на Аркенена или различных заслуг рода Морамбер. Девица де Фреваль оставалась нечувствительной ко всему на свете, и Гоготта Бишлон в свою очередь погружалась в молчание. Тогда Анна-Клод де Фреваль роняла на колени шитье, которое выпускали ее праздные пальцы, и застывала в неподвижности, любуясь рябью на поверхности пруда и оттенками отраженного в нем неба.