Шалость

Аркенен был прав. Дорога в самом деле оказалась неважной. Она стала совсем плохой, когда добрались до ложбины. Быстро опускалась ночь. Правда, темнота не была густой. Бледные намеки света в облаках возвещали близкий восход луны. Дорога была еще достаточно различима, но окрестности все более и более стирались в темноте. Вскоре дорогу обступили деревья, и она вошла в лес. Доехали до места, где она суживалась, теснимая оврагом. В эту минуту луна, прятавшаяся за тучами, почти полным диском показалась на небе. Вся дорога осветилась. В то же самое мгновение лошади сделали внезапный скачок и остановились так резко, что карета чуть не повалилась набок, под гул голосов и выстрелов. Аркенен разрядил в ответ свои пистолеты, но уже чья-то мускулистая рука схватила его за ботфорт, и он потерял стремена. Тем не менее во время своего падения он успел увидеть с дюжину подбегающих молодцов. Одни из них суетились у лошадиных морд, другие окружали карету. Все эти люди, вооруженные мушкетами, имели на лице маску из черного шелка. Только у одного из них, казавшегося предводителем шайки, лицо было совершенно открыто. Он обладал высоким ростом, прекрасной осанкой и был одет весьма изысканно.

Этот человек направился к карете, застрявшей поперек дороги. При хлопанье мушкетной перестрелки кучер соскользнул под свое сиденье, а почтальон нашел убежище под брюхом лошадей. Единственное сопротивление могли бы оказать пистолеты г-на Аркенена, но их пули потерялись в темноте, не найдя цели. Стычка быстро пришла к концу, тем более что большая туча внезапно спрятала лунный диск. Только когда разбойники зажгли принесенные с собою факелы, стало возможно что-либо рассмотреть. При свете пламени предводитель постучал пальцем в каретное окно, за стеклом которого показалось испуганное лицо Гоготты Бишлон. Увидев ее, он разразился смехом и руганью.

— Черт возьми, сударыня, при всем моем уважении к вашему полу, я должен сказать, что вы совершенно не то, что я надеялся найти в засаде, и у меня имелись бы все основания бояться, что бедные люди, начальником которых я являюсь, выместят на вас свою досаду, если бы они не были послушнее ягнят. Но я отвечаю за них, и вам не придется страдать от дурного обращения. Судите сами, мы ожидали обрести в этой карете не двух благородных дам, а весьма состоятельную персону господина Фермье генерала Ле Рон д'Естерней, кошелек которого, без сомнения, туже набит, чем ваш. Меня известили о проезде откупщика. Но я не могу поверить, что хорошенькое личико, которое я вижу в глубине этой кареты, собирает иные налоги, чем те, которые платит удивление вдохновившей его красоте.

Произнося эти слова, предводитель разбойников галантно поклонился девице де Фреваль и, держа свою шляпу в руках, продолжал:

— Вы должны извинить меня, сударыня, за то, что я прервал ваше путешествие. Прежде чем вы его возобновите, да будет мне позволено спросить, не имеется ли у вас с собой некоторой суммы для того, чтобы вознаградить хоть немного этих честных людей, потерявших целый день в ожидании вашей кареты?

Слушая эту речь и роясь в своих юбках в поисках тощего кошелька, врученного ей при отъезде г-жой маркизой де Морамбер, Гоготта Бишлон дрожала всем телом перед господами разбойниками, в то время как девица де Фреваль при виде их не показывала никаких признаков волнения. Она спокойно разглядывала их предводителя, уже готового ссыпать свою добычу в ладони одного из подчиненных, как вдруг этот последний, повернувшись вокруг своей оси, упал лицом в землю с пронзенным пулею горлом, в то время как треск мушкетных выстрелов смешался с топаньем копыт, лязганьем сабель и криками, среди которых можно было различить только одно слово: «Драгуны! Драгуны!»