Шалость

— Ну что Кокильон? Умер? Похороните его сейчас же. Я ухожу. Встреча в 5 часов в От-Мотт. Ты предупредишь остальных. Будьте осторожны и смотрите в оба. Лейтенант Шазо — хитрая лиса. Да, а где же «Пей до дна»? Бежал, полагаю. Хорошенькие сведения попадут в руки господам патрульным! У него никогда не было любви к нашему искусству. Я должен проломить ему голову. А ты оставайся здесь, Верзила-Бенуа, и постарайся принять вид трактирщика.

Во время этого разговора Анна-Клод схватила со стола кусок хлеба и начала жадно утолять голод. Когда кусок пришел к концу, она сказала:

— Я голодна.

И добавила:

— Мне хочется пить.

Он выполоскал одну из кружек, наполнил ее водой и протянул девице де Фреваль. Она выпила ее большими глотками. Он опрокинул себе в горло последние капли, приложив свои губы к тому месту, которого только что касалась она. Затем воскликнул:

— Идем! Пора!

Анна-Клод последовала за ним. Проходя мимо стола, где лежал кинжал, которым были убит Кокильон, она схватила его и сунула в ножны. Минуту спустя Анна-Клод де Фреваль и капитан Сто Лиц скакали бок о бок в свете луны.

III

Была еще ночь, когда они прибыли в От-Мотт На скалистом плоскогорье замок казался темной, слепой грудой. Когда они соскочили на землю, капитан направился к низкой двери, скрытой в нише стены, и дернул за заржавленную цепочку звонка, дребезжание которого, постепенно замирая, отдалось вдалеке. Приложив ухо к створке двери, капитан прислушивался. Он снова дернул цепочку. Наконец прозвучали шаги и заспанный голос спросил:

— Кто там?

— Бреж и Шаландр.

Стук засова, звон ключей. Дверь полуоткрылась, и в щели показалась старая женщина с фонарем в руке.

— Ах, это вы, сударь? Входите.

— Скажи Урбэну, чтобы он поставил лошадей в конюшню. А здесь ничего нового? Никто не приходил?

Старуха сделала знак отрицания.

— Комнаты приготовлены? Ужин есть?

— Да, сударь. Есть паштет, холодная говядина и вино.

— Прекрасно. Сейчас мы поднимемся. Я сам зажгу свет, иди спать.

Капитан взял один из факелов, положенных в нишу стены, и зажег его о фонарь старухи.

Они долго шли сводчатым коридором, пока не достигли винтовой лестницы. Отсюда начиналась путаница переходов. Эхо их шагов шло впереди. Они пересекли много комнат, то совершенно пустых, то загроможденных всевозможной рухлядью. Пахло заплесневелой пылью. Наконец очутились перед закрытой дверью. Капитан обернулся и сказал:

— Здесь!

Поднятый факел слабо освещал просторную комнату с расписным потолком. Стены были одеты позолоченной деревянной панелью, немного пострадавшей от отсутствия ухода, но все еще прекрасной и свидетельствующей о давней пышности замка. Широкая кушетка, обитая шелковой материей, стояла перед круглым столом, где находился приготовленный ужин и два высоких канделябра. Капитан зажег сальные свечи на одном из них и сделал то же самое с теми, которые были вделаны в стену. В то время как он был занят этим делом. Анна-Клод де Фреваль смотрела на него не отрываясь. Он был очень красив, а его движения дышали изяществом. Он казался еще молодым и значительно похудевшим со времени своего ночного посещения замка Эспиньоль. Она смотрела на него, и чем больше смотрела, тем глубже проникало в нее странное чувство. Этот человек, к которому она пришла, повинуясь таинственному влечению, этот человек всего-навсего был грабителем с большой дороги, разбойником, врагом закона. Он взламывал сундуки, грабил проезжих, предводительствовал в разбойничьих выходках. Его лицо бывало искажено ненавистью, заливалось краской гнева и жестокости, пряталось под маской хитрости и коварства. Руки его бывали обмочены кровью. Он убивал. Он являлся начальником шайки грабителей, страшных людей, и, сам ужасный человек, был способен на очень дурные поступки. И вот теперь она находилась около него, одна, глубокой ночью, в замке, где нет ни души. Сейчас она станет его любовницей, он заключит ее в свои объятия и, вместо того, чтобы почувствовать страх, вместо того, чтобы отбиваться и кричать от ужаса и стыда, всю ее пронизывает дикое, жгучее, необъяснимое счастье, потому что она его любит, потому что она принадлежит ему всем влечением своей плоти и крови, всю себя отдавая ему на жизнь и на смерть.

Вдруг он внезапно исчез. Она услышала, как в соседней комнате он ходит взад и вперед, передвигая мебель. Он позвал ее. Она хотела ответить, но непреодолимое оцепенение сковало ее тело, простертое в кресле, куда она упала, разбитая усталостью. Свинец, налитый во все ее члены, мешал ей пошевельнуться. Глаза ее сомкнулись сами собой. Она перестала видеть и слышать. И вдруг, словно пораженная пулею в сердце, запрокинула голову на спинку кресла и мгновенно погрузилась в сон.