Шалости аристократов

— Нет сомнений, старого Хеппенстолла никто не сможет обскакать, — сказал я. — Его дело в шляпе. По всей Англии не найти священника, который смог бы дать ему восемь минут форы. Твой Стегглз самый настоящий осёл, если он даёт ему такой гандикап. Да что там говорить! Когда я здесь жил, старик никогда не проповедовал меньше получаса, а одна из его проповедей, о Братской Любви, продолжалась сорок пять минут, и ни секундой меньше. Может, с годами он утратил свой пыл?

— Ничуть, — ответил Юстас. — Расскажи ему, в чём дело, Клод.

— Ну, в первое же воскресенье, как мы сюда приехали, — сказал Клод, — старый Хеппенстолл прочитал проповедь, продолжавшуюся не больше двадцати минут. Ни Стегглз, ни сам священник этого не заметили, но мы с Клодом увидели, что старик уронил из своей папки по меньшей мере с дюжину страниц, когда поднимался на кафедру. Бедняга чуть замешкался посередине проповеди, но никто ничего не понял, и Стегглз ушёл в полной уверенности, что двадцать минут — предел для Хеппенстолла. В следующее воскресенье мы слушали Такера и Старки, и оба они говорили больше тридцати пяти минут, поэтому Стегглз распределил гандикап так, как ты видишь на карточке. Ты должен войти к нам в долю, Берти. Понимаешь, у меня нет ни гроша, и у Юстаса нет ни гроша, и у Бинго Литтла нет ни гроша, так что тебе придётся финансировать наш синдикат. Не сомневайся. Мы набьём карманы деньгами, как дважды два! Ну, нам пора. Внимательно всё обдумай и позвони мне позже. И если ты подведёшь нас, Берти, пусть проклятье кузена… Пойдём, Клод, старичок.

Чем больше я размышлял, тем больше мне нравилось это предприятие.

— Что скажешь, Дживз? — спросил я.

Дживз мягко улыбнулся и выплыл из комнаты.

— В Дживзе отсутствует спортивный дух, — заметил Бинго.

— Но во мне он присутствует. По-моему, дело верное. Клод прав. Это всё равно, что найти деньги на дороге.

— Так держать! — воскликнул Бинго. — Наконец-то передо мной забрезжил свет! Скажем, я поставлю на Хеппенстолла десятку. Когда выиграю, поставлю на Розовый Мяч в Кэтвике через неделю; когда выиграю, поставлю на Ондатру в Люисе; когда выиграю, у меня соберётся кругленькая сумма для скачек в Александр-парке десятого сентября, где я точно знаю победителя. Информация прямо из конюшен.

Для меня это прозвучало, как отрывок из «Дома, который построил Джек».

— А затем, — продолжал малыш Бинго, — у меня появится возможность навестить дядю и припереть его к стенке. В душе он большой сноб, и когда я сообщу ему, что женюсь на дочери эрла…

— Послушай, старина, — не удержался я, — не забегаешь ли ты слишком далеко вперёд?

— Да ну, брось. Естественно, окончательно ничего ещё не решено, но вчера она практически призналась, что я ей очень нравлюсь.

— Что?!

— Ну, она сказала, что любит людей, надеющихся только на самих себя, мужественных, красивых, смелых, с сильным характером, честолюбивых и предприимчивых.

— Уйди, малыш, — сказал я. — Уйди и дай мне спокойно сесть яйцо всмятку.

* * *

Позавтракав и одевшись, я добрался до телефона и, оторвав Юстаса от занятий, велел ему поставить по десятке от каждого из нас на резвую лошадку из Твинга. После ленча Юстас перезвонил мне, сообщив, что поставил семь к одному, так как шансы Хеппенстолла упали из-за слухов, что он заболевает сенной лихорадкой и может свалиться в любую минуту. Должен вам сказать, мы успели внести деньги вовремя, потому что в это воскресенье старик закусил удила и порадовал нас тридцатишестиминутной проповедью о Распространённых Предрассудках. Я сидел в церкви рядом со Стегглзом и видел, что он заметно побледнел.

У коротышки Стегглза была крысиная физиономия, а глаза всё время бегали, словно он подозревал всех и каждого в непорядочности; и как только мы вышли из церкви, он объявил, что старый Хеппенстолл теперь пойдёт пятнадцать к восьми, а затем добавил, что игра велась нечестно и, если б это было возможно, он пожаловался бы в Жокей-клуб. Естественно, столь неравные шансы отпугнули от старика всех игроков, и временно желающих делать ставки вообще не оказалось. Наступило затишье, но после ленча во вторник, когда я прогуливался в саду, наслаждаясь сигаретой, Клод и Юстас прикатили на велосипедах, бешено вращая педалями, и сообщили дурные новости.

— Берти, — дрожа от возбуждения, сказал Юстас, — если мы немедленно не предпримем каких-нибудь мер, наше дело дрянь.

— Что случилось?

— Г. Хейворд, вот что случилось, — мрачно произнёс Юстас. — Из Нижнего Бингли.

— Мы не приняли его в расчёт, — пояснил Клод. — Непонятно почему, но все его проморгали. Так всегда бывает. Стегглз его проглядел. Мы его проглядели. Сегодня утром мы совершенно случайно проезжали по Нижнему Бингли, а в церкви было венчание, и нам внезапно захотелось проверить, в какой форме находится

Г. Хейворд — на тот случай, если вдруг он окажется тёмной лошадкой.

— И хорошо, что проверили, — заявил Юстас. — Он выступил с речью, продолжавшейся ровно тридцать шесть минут по хронометру Клода! И это на деревенской свадьбе! Представляешь, какую проповедь он прочтёт в воскресенье?