Шалости и гадости (СИ)

Сейчас она возвращалась домой чуть раньше обычного. Точнее, хм… Шани была сегодня только на первых двух уроках, а на остальных их с Лорой и след простыл – они сбежали через открытое окно женского туалета и сбежали в кино на самый ранний сеанс – черно-белая картина романтичной мелодрамы на экране, сырные шарики, соленый попкорн, баночки с колой, розовая жвачка, пустой безлюдный зал. И Лора, чертова Лора – шелковистость волос, томность глаз, мягкое переплетение пальцев, сладкий сигаретно-конфетный поцелуй, жар-жар-жар, смех, стоны, зубы смыкаются на белом обнаженном плече.

Шани славно провела этот день – сначала немного в школе, потом в кино, потом у Лоры дома. Жаль только, что долгожданная ночевка сорвалась, или не совсем сорвалась – Ник не брал трубку, так что Шани нехотя ползла отпрашиваться лично, прекрасно зная, что у папаши сегодня выходной (и завтра тоже).

Она вытаскивает трубочку изо рта, размыкая губы и пачкая их нюдом розовой помады и небрежно бросает в корзину с мусором. Вытаскивает из рюкзака розовую пластинку сладкого бабл-гама и кладет под язык.

— Ни-и-и-и-к, — тянет Шани капризно.

Она бросает рюкзак прямо на пороге, стряхивает белые кроссовки с розовыми лентами шнурков на пол и останавливается пред зеркалом.

— Merde (дерьмо), — вздыхает Шани, глядя на размазанную под глазами тушь и лезет в ящик в поисках ватных дисков. Стирает испорченный макияж парой легких касаний и удовлетворенно хмыкает, прежде чем самодовольно кивнуть самой себе – по ней не сказать, что полчаса назад они с Лорой принимали совместную ванну, а выдать могут лишь незамеченные кровяные засосы на шее, впрочем, спрятанные золотом накрученных локонов.

— Ник-Ник-Ник, — частит Шани ещё более капризно, поднимаясь наверх по лестнице и нарочно топая. Она видела его тачку перед домом, что за черт?

Белокурость ангельских прядей, сияние золотисто-карих глаз и розовый пузырь жвачки на невинно-нежных губах – вот она, его бесконечно игривая Шани с ветром в голове. Поэтому она совершенно не думает, когда царапает длинными ногтями дверь в спальню Ника, а после, не дождавшись ответа, нагло распахивает её сама (он тоже так делает; она что, хуже?).

И уж чего она не ожидает увидеть – так этого самого Ника. Полуобнаженного, с запрокинутой назад головой, с закушенной нижней губой и… Ого!

Ладно Ник, а вот это что такое?

— Ты что, трахаешь мою учительницу? – едва ли не радостно восклицает Шани, — мерзость!

Это действительно её учительница, более того – классная руководительница, пример для подражания, занудная сука, вредная тварь, надменная преподавательница классической литературы (со взором горящим), Элиза Лоуренс, которую Шани узнает по длинным пшеничным локонам.

— Фу, мадемуазель Лоуренс, вы же помолвлены, — хихикает Шани, — какой развра-а-а-ат, грязь и порок. Клянусь, мой публичный поцелуй с Лорой – ничто по сравнению с этим! – нахалка перекатывается с пятки на носок, и вновь разражается звонкими смешками; тянет издевательскую усмешку, — а я и не знала, что вы у нас putain (шлюха), — добавляет она с особым злорадством, — хотя ладно, не буду мешать.

Отвратительно. Зато теперь она может свалить ночевать к Лоре без объяснения обстоятельств и даже отключить телефон. У бедняжки психологическая травма!

Шани не любит мадемуазель Лоуренс. Вернее, не совсем так: ей около двадцати пяти, она помолвлена, преподает классическую литературу и любит прикапываться к мелочам. Ну, как к мелочам. Для Шани короткая светлая юбка, которая едва ли прикрывает симпатичную задницу в белом кружевном белье – это норма. Сползшая лямка лифчика с белого плеча Лоры, тонкая полоска чулка, длинная стрелка на колготках, помада на шее, блестки на лице, яркая косметика, распущенные волосы – все это варьируется в пределах нормы и допустимого, но для мадемуазель Лоуренс это – наивысший уровень разврата и испорченности современной молодежи.

Так что да, их отношения крепятся на взаимном непонимании. Мадемуазель Лоуренс говорит: «смой косметику, Шани», а за отказ занижает баллы; раздраженно-беспечная Шани в отместку мстительно шепчется с девочками на перемене, обсуждая ужасный рвотный цвет новой кофты и издевательски хихикая на строгие замечания.

И нахождение преподавательницы в постели Ника – обнаженной, испуганной, разгоряченной, пахнущей потом и духами, все это влияет на неё как-то совсем неправильно. Нет, Шани не чувствует ревности (наверное), но Ник, черт бы его побрал, принадлежит ей одиночно и безраздельно. А такое неожиданное появление третьего лишнего в их отношениях приводит её в состояние яркого неудовольствия, которое грозит перейти в ярость.

Именно поэтому она собирается закатить ему истерику, надавить на чувство вины и избавиться от лишнего элемента прямо здесь и сейчас, чтобы назойливая монашка не мелькала пред глазами маленькой ревнивой девочки с ветром в голове и полным отсутствием совести как явления.

И вообще… Она… Она же страшная! И зануда, каких поискать!