Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

В Арканзасе, в детстве, он когда–то, проваливаясь, бегал по снегу. Он помнил длинные веретенообразные деревья без листьев, чащами торчавшие на склонах холмов — все хилые, хрупкие и тем не менее росшие повсюду на нерасчищенной земле. Может быть, они и до сих пор там стоят. Он вспомнил, как однажды поставил на пенек старую глиняную вазу и бросал в нее камни до тех пор, пока она не разлетелась на осколки, и среди черепков оказалась монета, вставленная еще когда глина была мокрой. Очистив монету, он обнаружил, что это двадцатицентовик. За всю свою жизнь — а ему тогда было одиннадцать — ему ни разу не приходилось ни видеть монету в двадцать центов, ни слышать о такой. Он почти два года таскал ее с собой, уверенный, что обладает единственным в мире экземпляром. И вот в один прекрасный день он попытался потратить денежку, а продавец отказался принимать ее, сказав, что она фальшивая, что такой монеты не существует[158]. И тогда Роджер выбросил ее.

Теперь, лежа на спине с прижатым ко рту компрессом, он пытался вспомнить, что же он хотел купить на те двадцать центов. Наверное, конфету. Ну, сейчас ее в любом случае уже не было бы — будь то денежка или конфета.

На следующее утро у него так распухли губы, что он не смог есть. Он попробовал отпить кофе, но боль была невыносимая. И все же он не уходил из–за кухонного стола, сидел и смотрел на чашку и тарелку.

— Тебе нужно к зубному, — сказала Вирджиния. — Тебе даже не поесть, и ты едва говоришь — давай я позвоню.

— Не надо, — отказался он.

— Но что ты собираешься делать?

Большую часть утра Роджер просидел в жалком состоянии в гостиной, ничего не предпринимая, не разговаривая с Вирджинией и даже не думая ни о чем. Сломанные передние зубы совсем разболелись, и после полудня он все–таки разрешил ей спуститься к телефону–автомату. Она долго не возвращалась и наконец, появившись, сказала:

— Едва нашла врача, который сможет посмотреть тебя сегодня. Его зовут доктор Корнинг.

Он прочел адрес — кабинет находился на другом конце города.

Взяв клочок бумаги, он надел пальто.

— Я с тобой, — вызвалась Вирджиния.

— Нет, — покачал головой он.

— Я пойду.

— Нет!

Обойдя ее, он вышел в коридор и направился к лестнице. Но она последовала за ним.

— Ты можешь упасть в обморок, — сказала она. — Я хочу пойти с тобой. Почему ты не хочешь, чтобы я была рядом?

— Иди к черту, — взъярился Роджер. — Ступай обратно, домой.

Спустившись и выйдя на тротуар, он увидел, что она сдалась. И он пошел к автобусной остановке один.

На дорогу ушло больше часа. В приемной у стоматолога он попытался закурить, но не смог удержать сигарету в зубах, и ее пришлось потушить. Ожидание заняло пятнадцать минут. Напротив него сидели, вытянув ноги, трое маленьких детей. Все трое уставились на него, хихикая, пока мать не приструнила их.

Наконец врач принял его и сделал укол новокаина.

— Один можно спасти, — сообщил он. — Могу поставить на него коронку. Но два других сломаны прямо у десен. — Он начал удалять кусочки зубов. — Ваша жена сказала по телефону, что вас кто–то ударил.

Роджер кивнул.

— На изготовление коронки уйдет пара дней. Как бы то ни было, теперь, когда я удалил остатки других зубов, боль должна прекратиться. Думаю, можно будет есть мягкую пищу, только не пытайтесь кусать. — С помощью зеркальца он осмотрел другие зубы. — Когда вы в последний раз были у стоматолога?

— Давно, — ответил Роджер.

Он не был у зубного врача с довоенного времени.

— Нужно будет подремонтировать. Почти на всех коренных — кариес. Снимочки сделать. Нельзя позволять зубам разрушаться. На сладкое реагируют?

Роджер что–то пробормотал.

— Коронка и остальная моя работа будут стоить шестьдесят долларов, — сказал доктор Корнинг. — Сейчас можете оплатить? С новых пациентов я обычно беру вперед.

Роджер заплатил чеком.

— Восстановление остальных зубов обойдется вам долларов в двести–триста. И чем дольше вы будете откладывать, тем будет дороже.

Договорившись, когда ему будут ставить коронку, Роджер спустился и вышел на улицу. От новокаина лицо у него онемело и деформировалось, и он то и дело поднимал руку, чтобы дотронуться до него. Сумма оплаты привела его в бешенство. Он понимал — он знал, — что его ограбили, воспользовались его положением. Но что он мог сделать?

«Черт возьми», — выругался он про себя.