Шалунья (ЛП)

Блейк замолчала. Хотя свет выключен, я вижу на ее лице пустой взгляд — взгляд, когда она теряется в темноте своей головы.

Я беру ее лицо в свои руки и целую, чтобы вернуть ее к себе.

— Жаль, что я не могу быть рядом с тобой.

Блейк слегка улыбается. — Мне тоже.

— Это было, когда ты бросила университет?

Она кивает. — Я все равно не справлялась. Я думала, что возьму семестр перерыва и вернусь. Но когда я осталась одна на целый день, без работы, без занятий… стало только хуже.

Ужас давит, когда я чувствую, что она собирается сказать дальше.

— Я попала в темное место. Я начала думать… что боли и уродства больше, чем хороших сторон жизни. Я начала думать, что со мной что-то не так, глубоко не так. Не недостатки, которые есть у всех, а что-то по-настоящему поганое. Настолько, что моей матери не терпелось избавиться от меня, а Дэвис нацелился на меня, словно мог заглянуть мне в голову, словно уже знал, на что я готова пойти.

— Это неправда.

Я не хочу спорить, не хочу перебивать, но я не могу этого пропустить.

— Первая часть такова. Мир трагичен и болезнен, и это причиняет боль. — Блейк слегка улыбается. — Даже когда ты миллиардер.

Она проводит пальцами по моей руке, создавая ощущение искр. — Но это также слишком прекрасно, чтобы упустить его.

Она смотрит мне в лицо, обнаженное и прекрасное. Она закрывает глаза и целует меня — поцелуй, который ощущается как благословение, как поклонение всему чувственному и духовному между нами.

Когда она открывает глаза, я говорю: — Думаешь, я знаю, что делаю?

Блейк улыбается во весь рот, ее ямочка подмигивает. — Определенно.

— Никто не видит возможности быстрее, чем я. Как только я увидел тебя в " Belmont", я сказал Бриггсу: "Я хочу знать все об этом существе". И с тех пор я не перестаю преследовать тебя.

Блейк сияет от удовольствия, ее тело напряжено, словно она обнимает саму себя.

— С тобой все в порядке, — повторяю я. — Кроме того, что ты так долго рассказываешь мне эту историю.

Блейк смеется, низко и богато.

— В общем-то, мы подошли к концу — у меня закончились деньги, пришлось снять сожительницу. Этой соседкой была Магда. Я была в полном дерьме, почти не выходила из своей комнаты, опаздывала с арендой. Меня уволили из кофейни, вот такой я была жалкой.

Она делает паузу.

Хотя она пытается сохранить в голосе прежнее веселье, оно дрогнуло, когда она сказала: — Я пыталась пережить Рождество, потому что… потому что я хотела, чтобы у Сэди хотя бы оно было.

У меня в животе закипает узел, и весь тошнотворный страх от того, что я никогда не встречал Блейк, проносится мимо моего лица, как автобус. Я беру ее руки в свои и крепко сжимаю их.

— Магда сказала, что если я хочу купить что-нибудь для Сэди, она может помочь мне заработать немного денег. Наверное, она надеялась, что я заплачу и за эту гребаную аренду. — Блейк коротко смеется. — Но в основном она видела, что я тону. И она бросила мне удочку.

Блейк рассказывает, как она готовилась к тому первому свиданию, нервничала, тряслась, думала, не окажется ли она в мусорном баке.

— Это была катастрофа. Парень был неловок, я — еще хуже, с моей стороны не было никакого влечения, все казалось таким механическим и ненастоящим. Я плакала, когда вернулась домой. Но он дал мне пятьсот баксов, что позволило мне заплатить Магде половину того, что я ей задолжала, и купить Сэди этот великолепный набор акварели на Рождество. Впервые за несколько месяцев я почувствовала, что чего-то добилась. Следующее свидание было чуть лучше, а после него… я поняла, что могу быть хороша в этом деле.

Я могу только представить, как быстро Блейк уловила, чего хотят мужчины, и как легко ими можно манипулировать. Мне знакома ее решимость. Странным образом я завидую Табите, этой молодой, голодной версии Блейк, грубой и неоформившейся, но жадной до знаний ученице.

Блейк рассказывает мне, как она пришла в агентство Табиты, как создала свой портфель клиентов и в конце концов стала самостоятельной.

В свою очередь, я делюсь с ней подробностями того, как мы с Бриггс превратили наши дела в реальное офисное пространство. Я рассказываю ей о взлетах и падениях, о худших поступках и о том, чем я горжусь больше всего.

Мы говорим часами, делая паузы только для того, чтобы порыться в холодильнике в поисках винограда, сыра и бутылки шампанского.

Мы поднимаем тосты друг за друга, пьем прямо из бутылки, ухмыляемся как идиоты и ничего не говорим вслух.

Мы оба знаем, что это залог того, что мы любим друг друга.

24

БЛЕЙК

Мы с Рамзесом проводим вместе самые невероятные выходные, даже лучше, чем в Хэмптоне.

Я никогда не чувствовала себя связанной с кем-то так, как сейчас. Я рассказываю Рамзесу то, что никогда не рассказывала ни одной живой душе — все свои секреты, свои неуверенности, свои страсти, свои планы.

Откровенность подобна снятию одежды — ты смотришь на лицо другого человека, чтобы увидеть его реакцию.