Шамал. Том 1

– О да, конечно, Эрикки. Ты был абсолютно прав.

Они поехали дальше. Деревни, лежавшие рядом с дорогой или по обе ее стороны, были бедными или очень бедными: узкие улочки, лачуги и дома грубой постройки, высокие стены, несколько мечетей, уличных лавок, козы, овцы, куры и мухи, еще не ставшие тем бедствием, в какое они превращаются летом. На улицах и в джубах – канавах-арыках, вырытых вдоль дорог, – всегда полно отбросов, среди которых рыскают стаи запаршивевших бездомных собак, часто бешеных. Но снег делал пейзаж и горы живописными, и день по-прежнему был ясным, хотя и холодным; на синем небе понемногу собирались кучевые облака.

Внутри «рейнжровера» было тепло и уютно. Азадэ отправилась в путь в голубом утепленном лыжном костюме, надев под него кашемировый свитер того же цвета, на ногах – теплые ботинки. Теперь она сняла куртку и свою шерстяную лыжную шапочку, и ее пышные, от природы волнистые волосы рассыпались по плечам. Около полудня они ненадолго остановились перекусить у горной речушки. Потом ехали сквозь яблоневые, грушевые, вишневые сады – деревья стояли голые и унылые, – потом появились предместья Казвина, города с населением около ста пятидесяти тысяч человек и множеством мечетей.

– А сколько мечетей во всем Иране, Азадэ? – спросил Эрикки.

– Мне как-то говорили, что двадцать тысяч, – сонно ответила она, открывая глаза и всматриваясь в лобовое стекло. – А, Казвин! Ты быстро добрался, Эрикки. – Сладко зевнув, она поворочалась, устраиваясь поудобнее. – Говорят, мечетей двадцать тысяч и пятьдесят тысяч мулл. Если так и дальше будем ехать, в Тегеране окажемся уже через пару часов…

Он улыбнулся, слушая ее полусонное бормотание. Теперь он чувствовал себя в большей безопасности, радуясь, что самая трудная часть пути осталась позади. После Казвина дорога до самого Тегерана ровная, хорошая. В Тегеране у Абдоллы-хана много домов и квартир, большинство из которых он сдавал иностранцам. Несколько держал свободными для себя и близких родственников, и перед их отъездом сказал Эрикки, что на этот раз, ввиду беспорядков, им позволено остановиться в квартире недалеко от того места, где жил Мак-Айвер.

– Спасибо, большое спасибо, – поблагодарил его тогда Эрикки.

Азадэ потом сказала:

– Не знаю, с чего он вдруг так раздобрился. Это… это на него не похоже. Он ненавидит тебя и ненавидит меня, что бы я ни делала, стараясь ему угодить.

– Он не ненавидит тебя, Азадэ.

– Прости, что я не соглашусь с тобой, но он меня ненавидит. Я еще раз говорю тебе, мой милый, это все моя старшая сестра, Наджуд, это она отравляет его сердце против меня. И против моего брата. Она и ее поганый муж. Не забывай, что моя мать была второй женой отца, почти вдвое моложе матери Наджуд и вдвое ее красивее, и, хотя мама умерла, когда мне было всего семь лет, Наджуд до сих пор источает свой яд – не при нас, конечно, для этого она слишком хитрая. Эрикки, тебе никогда до конца не постичь, какими скрытными, умными и могущественными могут быть иранские женщины, какими мстительными, несмотря на свои ох какие сладкие лица и повадки. Наджуд хуже змея в райском саду! Она причина всей враждебности отца к нам. – Очаровательные зелено-голубые глаза Азадэ наполнились слезами. – Когда я была маленькой, отец по-настоящему любил нас, моего брата Хакима и меня, и мы были его любимчиками. С нами в нашем доме он проводил больше времени, чем во дворце. Потом, когда мама умерла, мы переехали жить во дворец, но никому из наших сводных братьев и сестер мы на самом деле никогда не нравились. Тогда все пошло по-другому, Эрикки. Это все из-за Наджуд.

– Азадэ, ты разрываешь себя на части этой ненавистью; в итоге страдаешь ты, а не она. Забудь о ней. У нее теперь нет над тобой никакой власти, и я повторяю тебе еще раз: у тебя нет никаких доказательств.

– Мне не нужны доказательства. Я знаю. И я никогда не забуду.

Эрикки не стал ее убеждать. Не было смысла спорить, повторять на разные лады то, что было источником такой ожесточенности и стольких слез. Лучше уж так, чем прятать все это глубоко в себе, лучше уж пусть она время от времени дает выход своему гневу.

Поля остались за спиной, и впереди дорога углублялась в Казвин, город, похожий на большинство других иранских городов: шумный, многолюдный, грязный, с отравленным выхлопами воздухом и бесконечными пробками на дрогах. Вдоль дорог, как и почти повсюду в Иране, тянулись джубы. Здесь эти каналы, местами забетонированные, были почти метр глубиной, они несли смесь из талого снега, льда, воды. Из них росли деревья, горожане стирали в них одежду, иногда брали из них воду для питья или пользовались как канализацией. За этими каналами поднимались стены. Стены, скрывавшие дома и сады, большие и маленькие, богатые и уродливые. Обычно городские дома были двухэтажными, похожими на большие обшарпанные коробки, некоторые из кирпича, порой необожженного, некоторые оштукатуренные, и почти все из них – скрытые от глаз. Полы в большинстве случаев были земляные, лишь немногие дома имели водопровод, электричество и какие-то санитарные удобства.