Шамал. Том 1

Черные, налитые кровью глаза в упор смотрели на него. Эрикки уставился в них в ответ, готовый выхватить свой нож и убить или быть убитым; напряжение между ними сейчас было очень велико.

– Да-да, это тоже правда, – пробормотал хан, и приступ ярости прошел так же быстро, как и начался. Он посмотрел на охранника, сердито махнул ему рукой.

– Убирайся!

В зале стало очень тихо. Эрикки знал, что поблизости были другие охранники, а в стенах имелись потайные отверстия для наблюдения. Он чувствовал выступивший на лбу пот и ощущал серединой спины спрятанную там финку.

Абдолла-хан знал, что нож при нем и что Эрикки не задумываясь пустит его в ход. Но хан дал ему пожизненное разрешение оставаться вооруженным в его присутствии. Два года назад Эрикки спас ему жизнь.

* * *

Это случилось в тот день, когда Эрикки просил у него разрешения жениться на Азадэ и получил высокомерный отказ:

– Нет, клянусь Аллахом, мне не нужны неверные в семье. Покинь мой дом! Приказываю в последний раз!

Эрикки поднялся с ковра с бездонной тоской в сердце. В этот момент за дверью раздался шум, потом выстрелы, дверь распахнулась, и два человека, наемные убийцы, вооруженные автоматами, ворвались в зал, пока другие вели перестрелку в коридоре. Телохранитель хана успел убить одного, но второй буквально изрешетил его пулями и навел автомат на Абдоллу-хана, остолбенело сидевшего на ковре. Прежде чем убийца успел нажать на курок второй раз, он умер с ножом Эрикки в горле. Эрикки одним прыжком оказался возле него и вырвал автомат из рук и нож из горла как раз в тот миг, когда еще один убийца прорвался в зал, поливая все перед собой свинцом. Эрикки ударил его автоматом в лицо, убив наповал – удар был настолько силен, что почти оторвал человеку голову, – и выскочил в коридор, обезумев от ярости и жажды крови. В коридоре трое нападавших и два телохранителя лежали мертвые или умирающие. Оставшиеся в живых убийцы бросились наутек, но Эрикки срезал их длинной очередью и понесся дальше. Только когда он нашел Азадэ и увидел, что с ней все в порядке, кровавая пелена спала с глаз, разум очистился, и он успокоился.

Эрикки помнил, как оставил ее и вернулся в тот же Большой зал. Абдолла-хан все так же сидел на коврах.

– Кто были эти люди?

– Наемные убийцы… враги, как и охранники, которые позволили им прорваться сюда, – злобно ответил Абдолла-хан. – Это по воле Аллаха ты оказался здесь, чтобы спасти мне жизнь, это по воле Аллаха я до сих пор жив. Ты можешь взять Азадэ в жены, да, но, потому что ты мне не нравишься, мы оба поклянемся перед лицом Аллаха и… чему ты там у себя поклоняешься… никогда не говорить о религии или политике, твоего ли мира, моего ли; тогда, возможно, мне не придется приказывать, чтобы тебя убили.

И вот теперь те же черные холодные глаза в упор смотрели на него. Абдолла-хан хлопнул в ладоши. Дверь тут же отворилась, и на пороге возник слуга.

– Неси кофе! – человек заспешил прочь. – Я оставлю тему твоего мира и перейду к другой, которую мы можем обсуждать: моя дочь, Азадэ.

Эрикки насторожился еще больше, не зная наверняка, насколько велика власть, которой над нею обладает ее отец, или насколько велики его собственные права как ее мужа, пока он находится здесь, в Восточном Азербайджане. Если Абдолла-хан действительно прикажет Азадэ вернуться в отчий дом и развестись с ним, послушается ли она? Думаю, да, боюсь, что да – она отказывалась выслушивать хотя бы единое слово против отца. Она даже оправдывала его параноидальную ненависть к Америке, объясняя ему, чем она вызвана:

– Ему приказали поехать туда, учиться в университете, Эрикки, приказал его отец, – рассказала ему Азадэ. – Это было ужасное время для него, Америка, этот язык, который он должен был выучить, степень по экономике, которую должен был получить, как того требовал его отец, прежде чем позволить ему вернуться домой. Мой отец ненавидел других студентов, которые смеялись над ним, потому что он не умел играть в их игры, потому что был более грузным, чем они, что в Иране считается признаком преуспеяния и богатства, а в Америке – нет, и он медленнее них усваивал новое. Но больше всего он мучился из-за тех испытаний, которые его вынуждали выносить, вынуждали, Эрикки, есть нечистую пищу вроде свинины, что против нашей религии, пить пиво, вино и крепкие напитки, что против нашей религии, делать невыразимо неприличные вещи и слышать в свой адрес невыразимо неприличные слова. На его месте я бы тоже разозлилась. Пожалуйста, будь с ним терпелив. Разве, когда ты слышишь о Советах, у тебя не ложится кровавая пелена на глаза и на сердце из-за всего, что они сделали с твоим отцом, матерью, с твоей страной? Будь с ним терпелив, молю тебя. Разве он не дал согласия на наш брак? Будь терпелив с ним.

Я был очень терпелив, думал Эрикки, желая, чтобы этот разговор поскорее закончился, терпеливей, чем с любым другим человеком.

– Что насчет моей жены, ваше высочество? – Обычай требовал обращаться к хану таким образом, и Эрикки время от времени делал это из вежливости.

Абдолла-хан холодно улыбнулся ему: