Шаман

Ночью температура поднялась, и вместо снега пошел дождь. Утром в их дверь заколотил рыдающий, насквозь промокший Фредди Грюбер, пятнадцатилетний мальчишка. Вол, гордость Ганса Грюбера, ударом ноги опрокинул керосиновую лампу, и, несмотря на дождь, их сарай вспыхнул.

— Никогда такого не видел! Господи, мы никак не могли загасить его! Спасли всех животных, кроме мула. Но папа сильно обгорел: сжег себе руку, и шею, и обе ноги. Вы должны приехать, доктор! — взволнованно говорил юноша.

Сын фермера проехал по такой погоде четырнадцать миль. Сара попыталась накормить и напоить его, но он покачал головой и отправился обратно домой.

Она упаковала корзину с остатками от банкета, а Роб Джей собрал чистые тряпицы и мази, которые могут ему понадобиться, и направился в лонгхаус, чтобы позвать Маква-икву. Через несколько минут Сара увидела, как они исчезли в пелене дождя: Роб — верхом на Вики, натянув капюшон по самые брови, ссутулившись в седле, наклонив голову против сырого ветра. Индианка, завернувшись в одеяло, ехала на Бесс. «На моей лошади, вместе с моим мужем», — сказала себе Сара и решила испечь хлеб: ей все равно не удастся уснуть, даже если она и вернется в постель.

Весь день она ждала их возвращения. Стемнело. Сара допоздна сидела у огня, слушая дождь и глядя, как обед, который она держала в тепле для него, превращается в нечто, к чему она даже не притронется. Она пошла спать, но долго лежала без сна, говоря себе, что, если они укрылись в типиили пещере, в каком-нибудь теплом гнездышке, то она сама виновата в этом, она сама оттолкнула его своей ревностью.

Утром она сидела за столом, мучая себя страшными догадками, когда приехала Лилиан Гайгер: она соскучилась по городской жизни, и одиночество вынудило ее выйти на улицу в такой дождь. У Сары были темные круги под глазами, и выглядела она хуже некуда. Несмотря на это, она беззаботно болтала с Лилиан, но неожиданно, во время разговора о семенах цветов, горько разрыдалась. Через мгновение, упав в объятия Лилиан, к своему ужасу, она уже изливала той свои самые страшные подозрения.

— Пока он не появился, я умирала! Теперь мне так хорошо с ним! И если мне суждено потерять его…

— Сара, — мягко произнесла Лилиан, — конечно, постороннему человеку трудно понять, что происходит между супругами, но… Ты ведь и сама говоришь, что твои опасения могут быть необоснованными. Я уверена, что так оно и есть. Роб Джей не производит впечатления мужчины, способного лгать.

Сара позволила соседке успокоить и переубедить ее. К тому времени, когда Лилиан уехала домой, эмоциональная буря стихла.

Роб Джей вернулся домой в полдень.

— Как Ганс Грюбер? — спросила она.

— Ожоги просто ужасные, — устало ответил он. — Сильные боли. Я надеюсь, что он выздоровеет. Маква-иква осталась ухаживать за ним.

— Это хорошо, — только и произнесла Сара.

Он проспал всю вторую половину дня и весь вечер. За это время дождь закончился, а температура упала. Он проснулся среди ночи и оделся, чтобы выйти наружу и сходить в уборную — и несколько раз чуть не упал, потому что пропитанный дождем снег замерз и стал твердым и скользким, словно мрамор. Он порадовал свои почки и вернулся в постель, но заснуть не смог. Раньше он собирался наведаться к Грюберу утром, но теперь подозревал, что копыта его лошади не смогут найти точку опоры на ледяной поверхности, покрывавшей землю. Он, не зажигая света, снова оделся и вышел из дома. Его опасения были не напрасны. Когда он изо всех сил топнул по снегу, то не сумел пробить твердую белую поверхность.

В сарае он нашел коньки, которые сделал для него Олден, и привязал их к подошвам ботинок. Дорога, ведущая к дому, был разбита и замерзла буграми, двигаться по ней было тяжело. Далее находилась прерия, и открытая всем ветрам поверхность затвердевшего снега оказалась гладкой, как стекло. Он покатился на коньках по мерцающей лунной дорожке: сначала осторожно, а затем, отталкиваясь все сильнее и двигаясь все свободнее, по мере того как к нему возвращалась уверенность, все дальше углубляясь в открытую местность, словно в широкое арктическое море. До его слуха доносилось только шипение лезвий и собственное тяжелое дыхание.

Наконец, запыхавшись, он остановился и принялся рассматривать странный мир заледеневшей ночной прерии. Очень близко раздался тревожный, громкий, дрожащий волчий вой, похожий на унылый крик банши. У Роба Джея волосы встали дыбом. Он прекрасно знал, что если он упадет, сломает ногу, то оголодавшие за зиму хищники доберутся до него за несколько минут. Волк снова завыл — хотя, возможно, это был уже другой; в его вопле звучало все, чего так боялся Роб: одиночество, голод, жестокость. Молодой врач тут же поехал в сторону дома, двигаясь уже более осторожно и осмотрительно, чем поначалу, но вместе с тем так быстро, словно спасался бегством.