— Замоталась она, — громко фыркнула Ирина. — А если бы ты вышел на следующий день туда, где тебя никто не ждал? «Ой, извините?» Курица безмозглая, не выношу таких. Организованности — ноль. Ну, навязали ей кого-то другого «сверху». Руководство позвонило: «Этот придет, оформи». Так часто бывает, ничего нового, но доработать-то нужно!
— Случайность, — тихо ответил шаман. — Ну, забыла и забыла. Никто не виноват, что так получилось.
— И ты решил, что это знак? Что теперь-то точно нужно все бросить? — никак не могла успокоиться Ирина. Ее громкий голос волнами раскатывался в тишине пустого дома. — А потом? Как ты стал шаманом?
Изга вздохнул и улыбнулся.
— История получится еще длиннее. Давай спать. Я завтра расскажу, обещаю.
— Ой, Шахерезада таежная, — поддела его Ирина. — Тысяча и одна ночь в сибирской глуши. Как там было? «Настало утро, и я прекращаю дозволенные мне речи». А сегодня никак? Время же детское.
— Четыре часа. Скоро рассвет, — уточнил шаман и во рту появился привкус горечи от нехорошего предчувствия.
Она торопилась, потому что хотела улететь. Думала, замотается со сборами, звонками и будет не до историй. Сейчас просила. А он действительно хотел побыть Шахерезадой, чтобы откладывать казнь каждую ночь тысячей историй. Чаем с вареньем, покоем и тишиной дома, где никто не скажет: «Мне плевать на тебя».
— Ох, мамочки, — вздохнула Ирина, повернув голову к часам на стене. — Провалялась в отключке, теперь сна ни в одном глазу. Вот и забыла эгоистично, что ты весь день бегал и устал. Извини. Конечно, иди спать, завтра поговорим. А я еще немного посижу, хорошо? Оставишь мне свой телефон? Я не буду звонить, мне просто скучно. Можно игрушку скачать? Одну. Шарики «три в ряд». А?
— Хорошо, — ответил шаман сразу на все вопросы и закрыл глаза.
Она не спросила про билет до Москвы, снегоход и человека в деревне. Он тоже не будет. Еще один день есть, пусть Ирина думает. Гоняет шарики пальцем по экрану и думает.
Случайностей не бывает. Духи прислали человека в медцентр, чтобы Изга не вышел на работу. Отец Ирины вспылил и обидел дочь тоже не просто так.
Глава 8. Вещий сон
Косметику я всегда носила с собой не потому что я такая фанатка помады, теней и туши, что жить без них не могу, а по другой причине. Чисто практической. Утренний сон самый ценный. Я могла лечь в восемь вечера, но если просыпалась в пять утра, то весь день ходила вареной рыбой. Поэтому будильник звонил за полчаса до выхода из квартиры. Времени хватало, чтобы встать, умыться и одеться. Даже для чашки чая организм не чувствовал себя достаточно бодрым. Окончательно открывала глаза я только сев за руль. Ненавидела ездить на машине. Агрессивными и непредсказуемыми казались абсолютно все пешеходы, регулировщики, женщины с колясками, другие машины в одном потоке со мной. От необходимости следить за ними каждую секунду развивался стресс, и в офис я заходила уже предельно злая и издерганная.
Друг отца, учивший меня в свое время водить, советовал материться за рулем. Окна закрыты, в общем шуме этого не слышно, а напряжение сбрасывается. Я не смогла. Воспитание не позволило и фантазии не хватило. Пара коротких слов шепотом сквозь зубы погоды не делали. Поэтому, чтобы не рычать на подчиненных и не откусывать им головы, я приезжала на полчаса раньше. Заваривала чай, доставала из сумки толстенную косметичку и садилась наводить красоту.
Первое время мое уединение пытались прервать. Сотрудникам было стыдно приходить на работу позже начальника. То один менеджер, то другой приезжали за час до начала рабочего дня и скучали потом за монитором. Я собрала отдел и объявила, что переработки им не оплачиваются, никаких поблажек из-за лишнего часа в графике не будет. А если кому-то захочется пожаловаться на ненормированный рабочий день, то разговор пойдет об увольнении. Мне героизм на пустом месте не нужен. С тех пор все приходили ровно в девять утра, а я успевала накраситься, позавтракать и подобреть.
Косметичка и все еще содержимое в аварии не пострадали. Пока Изга спал на втором этаже, я закрылась в ванной комнате и вымыла голову. Под душ не полезла, за повязку на животе испугалась. Обтерла себя мочалкой так, чтобы не задеть ее. Боль после операции отпускала потихоньку, и я надеялась, что она скоро пройдет. Часы показывали полдень, когда я, высушив волосы полотенцем, взялась за основу под макияж.
Краситься дома, сидя на больничном — глупость. Кожа должна отдыхать от косметики. Но я стояла с тюбиком в руках и размышляла, почему я так сильно хочу быть красивой? Для шамана ведь. Он единственный мужчина на многие километры вокруг. Но я же решила для себя, что ничего между нами не будет. За исключением той вспышки ревности от поцелуя Сандары он меня не интересовал совершенно. Или это уже не так? В какой момент появилось желание уложить волосы, нарядиться в приличную одежду вместо бесформенной сорочки? Еще вчера было совершенно все равно, как я выгляжу, а теперь нет. Что случилось?