Словно почувствовав стремительность убегающих от нас мгновений, Луиза порывисто повернула ко мне лицо и требовательно посмотрела в глаза. Я понял этот взгляд так, как было надо, и нетерпеливо притянул её к себе. Мы не заметили, как наши объятия перестали быть платоническими. Страсть обрушилась на нас, словно извержение вулкана. Она погребла нас под своей огнедышащей лавой и сожгла последние остатки разума. И произошло то, что и должно было произойти.
«А ведь это наше последнее свидание, — внезапной тоской пронзила меня горькая мысль. — Сегодня к ночи мы нагоним караван. А там, в кругу чужих осуждающих глаз, мы не сможем даже уединиться».
Словно прочитав мои мысли, Луиза приникла ко мне горячим обнажённым телом. Опаленные лёгкой коркой губы бессвязно шептали слова любви и бесстыдных желаний. Время вновь потеряло всякое значение. Мы были детьми вечности. И только она имела над нами власть. И только перед ней мы были в ответе.
Много позже, когда, совершенно опустошённые, мы спускались к плоту, Луиза, взяв меня за руку, по-видимому найдя ответ на какие-то свои мысли, решительно произнесла:
— Ну и пусть. Зато мы перед Богом чисты.
— О чём ты? — спросил я ласково.
Девушка загадочно улыбнулась.
— Это мой секрет.
А затем, пригнув мою голову, прошептала, обдав жарким дыханием щёку: — Сегодня нас с тобой повенчала сама природа. Это небо. Это солнце. Эта земля.
— Ты забыла про траву, — улыбнулся я. — Она стала нашим брачным покрывалом.
Луиза смущённо зарделась, а затем гордо вздёрнула подбородок: — И трава!
Я оторвал девушку от земли и закружил вокруг себя. Луиза испуганно повизгивала и стреляла в меня хитрющими глазами.
— Вот они! — прервал наше веселье строгий голос Катерины.
— А ты говоришь, делом заняты, делом заняты… — по-видимому, передразнила она топтавшегося рядом Степана.
— А разве это не дело! — прокричал я радостно и осторожно опустил драгоценную ношу на землю.
Катерина от неожиданности замолчала, а у Степана отвалилась челюсть.
— Закрой рот, кишки простудишь, — толкнул я казака в бок.
И видя, что пауза затягивается, добавил: — Ну что, орёлики, приуныли? Пора выдвигаться, — и прижав к себе не желавшую отпускать меня Луизу, устремился к реке.
Вот таким получилось наше последнее «кладо-романтическое» свидание с девушкой Луизой, а потом была дорога к своим…
Пережитое грело мою душу. Я ласкал глазами стройную фигуру любимой и думал о запретном. Луиза, словно угадав мои мысли, смущённо зарделась.
Подвыпивший Степан, отчаянно жестикулируя, рассказывал присутствующим о наших геройствах. Судя по тому, как мужики недоверчиво покачивали головами, события обрастали всё более небывалыми подробностями.
Я решил прислушаться, о чём так оживлённо повествует мой дружок. Из услышанного я сделал выводы, что рассказывает он не о нас, а о каких-то чудо-богатырях. Но, видя, как мужики уважительно поглядывают в мою сторону, понял, что играю в его повествованиях не последнюю роль: где-то на уровне Ильи Муромца, не ниже. Я невольно приосанился и развернул плечи. Народ должен видеть своих героев в лучшем свете.
Наблюдавшая за мной Луиза ехидно прыснула в ладошку и показала мне язычок. Мне стало грустно и обидно. Вот ведь как!
Родной человек и насмехается. Но затем здравый смысл и доброжелательность собеседников взяли над обидами верх, и я с новой силой залюбил всех этих людей и весь мир.
Глава 20
Пост Хабаровка и Айгунский договор
Хабаровск и Хабаровский край… Для дальневосточников эти понятия означают многое. Это Родина. В конце концов, туда всегда хочется вернуться, куда бы тебя ни забросила злодейка-судьба.
А ведь несколько столетий назад место, которое мы считаем своей малой родиной, называлось не иначе как спорные территории.
И только договор об установлении окончательных твёрдых границ между Россией и Китаем, подписанный генерал-губернатором Восточной Сибири Муравьёвым в 1858 году в китайском городе Айгунь, поставил окончательную точку в споре двух государств.
Пост Хабаровка, по замыслам дальновидного политика, послужил первой ласточкой в укреплении военного присутствия русских на Нижнем Амуре.
Само географическое положение предопределило дальнейшую судьбу Хабаровки — в первую очередь, слияние рек Уссури и Амура. Это сейчас краевой центр раскинулся на крутом берегу могучей реки и ещё издали открывает нам свои впечатляющие просторы с борта белоснежного чуда на подводных крыльях — «Метеора». А во времена, коим я оказался невольным свидетелем, он выглядел весьма и весьма непривлекательно. Если не сказать проще — не выглядел никак.
Я добросовестно пытался разглядеть привычные очертания города: дымящиеся трубы заводов, «вечный огонь» Хабаровского нефтезавода, могучие перекрытия Амурского моста, а увидел лишь первозданную тайгу да дымы пожогов, которые тянулись до облаков. И лишь когда мы подошли совсем близко, стали видны невзрачные деревянные строения и просматриваться линии улиц.
— Хабаровка! — гордо объявил стоявший рядом Степан.