Шаман-гора

Ну и, естественно, вечные спутники русской весны — распутица и бездорожье.

Не обращая внимания на проходивших мимо людей и проезжающие повозки, я посмотрел вслед удаляющемуся мужику.

В это время он догнал впереди идущую группу людей и, отчаянно жестикулируя, что-то им рассказывал. Нетрудно было догадаться что. При этом он то и дело тыкал рукой в мою сторону и крутил у своего виска указательным пальцем. Вот, курва, выставляет меня психопатом!

Когда он в очередной раз повернул свою бородатую харю в мою сторону, я выразительно помахал ему кулаком. Мужик испуганно сгорбился и, отмахиваясь от своих собеседников, торопливо засеменил за повозкой.

Теперь я стал разглядывать бредущих мимо меня людей. Одеты они были серо и однообразно. Причём всё это одинаково относилось и к мужчинам, и к женщинам, и к детям. У многих на ногах были лапти, а иные шли и вовсе без обуви, с посиневшими от холода ногами. Лица у всех были хмурыми и грязными. На телегах натужно скрипели несмазанные колёса. Лошади с трудом тянули свои повозки по наполненным грязью ямам, что в России, испокон веку, назывались дорогами. Века прошли, дороги остались. Вслед за телегами, натужно вытаскивая из грязи копыта, шли привязанные за рога к задкам телег коровы. Некоторые телеги тянули запряжённые в ярмо быки. Вся увиденная мною картина не располагала к веселью. Какой-то исход обречённых, да и только. Или очередная смена места жительства кочевым племенем. Не зря говорит народная молва, что один переезд равносилен пожару или потопу.

Однако из всего увиденного я не смог сделать никаких определённых выводов. Ситуация ещё больше запутывалась. Спрашивать что-либо у идущих мимо меня людей я уже опасался. Если все сочтут меня сумасшедшим, то могут и смирительную рубаху надеть. Лучше незаметно ко всему прислушиваться и приглядываться. Тем более что на меня никто не обращает внимания.

А вообще, ситуация какая-то дикая. То ли сон, то ли не сон.

Хрен его разбери. Нет, я, конечно, читал и любил фантастику.

Особенно про путешествия во времени. Но то ж фантастика, а это реальная жизнь. Со мной такого случиться не могло.

— Мишка, ты чего это тута окопалси? — хлопнул меня кто-то по плечу. — Батурин уже цельный час назад нашу команду собрал. Одного тебя нет.

Я резко оглянулся и уставился на говорившего. Помня свою прошлую неудачную попытку общения с аборигенами, я молча оглядел его с ног до головы. Одет он был точно так же, как и я.

За спиной болтался карабин. Значит, свой брат, солдат. Но зато вид этого солдата был какой-то смешной и несуразный. Конопатую физиономию, чисто рязанских кровей, украшали два оттопыренных, словно вареники, уха. Сам он был какой-то мелкий и кривоногий. В общем, копия солдата Чонкина.

— Ты чо, Миш, в разуме помутился? — испуганно спросил он меня.

— С чего ты взял? — как можно беззаботнее проговорил я.

— Дак вон, мужики бают.

— Я этим мужикам хлебала-то пораскровеню, — невольно подстраиваясь под его манеру говорить, грозно ответил я.

— Ну, во, — заулыбался солдатик, — я так им и ответил. Но если ты сейчас же не явишься к господину унтер-офицеру Батурину, то ходить с раскровененным хлебалом тебе.

Унтер-офицер, насколько я помню, это наш современный сержант. А сержант в армии величина необъятная. Когда-то и я был сержантом. Я шёл следом за кривоногим солдатиком и краем уха слушал его разглагольствования. В моей голове в это время шёл мучительный мыслительный процесс.

«Если это сон, — думал я, — то выскочить из него пока никак не удаётся. А если это так, то остаётся только одно — досматривать его до конца». Хотя где-то в глубине сознания у меня всё больше и больше укреплялась мысль, что не всё так просто.

И проснуться в пещере на Шаман-горе — не получится.

— А Семен Устиныч ногами так и затопотал. Разыщи, Егорша, мне этого обалдуя, — донёсся до меня голос провожатого.

Ну, теперь я знал хоть пару имён. И то дело. Интересно, а как они меня по фамилии кличут? И ещё мне очень хотелось посмотреть на себя в зеркало. Похож я на себя или нет?

— На хрена, говорит, мне в Иркутске этого Манычева навязали? Теперь нянькайся с ним, как с красной девицей. — Выловил я из словесного поноса Егорши полезную для себя информацию.

Так-так, значит, звать меня Михаил, а фамилия у меня Манычев. И то хлеб. После этого я стал внимательнее прислушиваться к болтливому Егорше. А тот, обрадованный тем, что его никто не перебивает, взахлёб молол обо всём, что ни попадя. Мы догнали очередную повозку, гружённую различным крестьянским скарбом. С обеих сторон, держась руками за её края, шли шесть женщин. Лошадь под уздцы вёл крепкий мужик.

— И куды он их тянет, — нервно хохотнул Егорша, — пять девок и баба в семье. Чо он там с ними будет делать? Там ить надо тайгу корчевать. А с другой стороны, куды деватьси? Жребий выпал, никуды не денишьси. А откупиться нечем.

— А что, от каторги можно откупиться? — осторожно забросил я пробный камень, решив, что раз мы идём от Иркутска, то, возможно, конвоируем каторжников.