Растянув над головой один дождевик на двоих, мы заявились на сборный пункт. Батурин для порядка ткнул мне кулаком в бок и тихо выматерился. Такова, видно, порода сержантов всех времён и народов.
Построив казаков и солдат под проливным дождём, вперёд вышли офицеры.
— Господа нижние чины, казаки и солдаты! Волею обстоятельств мы вынуждены остановиться на территории, принадлежащей китайскому императору. От вас прошу одного — надёжно организовать охрану гражданского населения и грузов. Ввиду большого количества охраняемых объектов, предлагаю на местах к этому делу привлечь гражданское население, то есть знающих военное дело мужиков и прочих желающих лиц. С местным населением, если таковые появятся, в контакты не вступать, а вызывать командиров. Вопросы имеются? — произнёс длинную речь штабс-капитан и утёр с лица скатывающиеся дождинки.
Вопросов не было, и так всё понятно.
— Всем разойтись! — последовала команда.
Мы со Стёпкой вновь соорудили из дождевика шатёр и направились назад.
— Манычев! — услышал я голос своего унтера. — Гляди мне там, чтобы всё в порядке было.
— Не извольте беспокоиться, — крикнул я на ходу.
— Боится, старый бобёр, — хохотнул Степан.
— А ну его. Побежали что ли? Переодеваться-то больше не во что.
И остаток пути мы преодолели бегом, после чего, распределив караулы, завалились спать. Мне выпало стоять на посту в утреннюю стражу, а каждый служивший человек знает, что самое тяжёлое время суток в уставе караульной службы — это предрассветные часы. Поэтому, стараясь не обращать внимание на временами подбрасывающую меня дрожь, я поскорее постарался уснуть.
Глава 9
Вспомнишь про чёрта — он и явится
Снилось мне, что сижу я на разогретой солнцем броне нашей родной бээмдэшки[11]. Рядом сидит сержант моего взвода Витька Савчук и прикуривает вонючую сигарету «Ватра», что положена нам по табачному довольствию. Запах у неё такой, что невольно верится, что наши хохлацкие друзья не только сало у свиней добывают. А впрочем, при чём тут хохлы? У нас в Союзе всё делается через заднепроходное отверстие. Вдруг сигарета в руке у Витьки взрывается. Сам он кувырком летит на землю, а окровавленная кисть его руки больно бьёт меня по щеке. Действуя интуитивно, я лечу на горячий афганский песок вслед за командиром второго отделения моего взвода разведки. В голове вспыхивает первая осмысленная догадка: засада!. Я моментально перекатываюсь под защиту колёс своего БМД и определяю, откуда бьёт крупнокалиберный пулемёт душманов.
В висках острой нотой звучит нечеловеческий вой Савчука.
Как-то отрешённо промелькнула мысль: «Всё, отвоевался Савчук. Теперь в Союз поедет. В Винницу к своей Галине». Сквозь треск своих и чужих автоматов пробивается отборная родная матерщина. Это радует. Значит, не один я жив. Ещё повоюем, мать их всех через коромысло.
Перво-наперво необходимо убрать пулемётчика, а то не доедет Витёк до своей Винницы. И я, выплюнув изо рта горький песок чужой родины, стараюсь перекричать грохот беспорядочной стрельбы:
— Лейтенант Симаков жив?
И совершенно рядом слышу внятный ответ: — Нет Симакова. Накрыло его. Осколком от фугаса. Прямо в живот. Вон все кишки по броне размазало, товарищ сержант.
— Это ты, Федяев? — уже спокойнее спрашиваю я.
— Так точно, — отвечает рядовой первого года службы.
Ну что же, мне, как замкомвзвода, приходится брать командование разведгруппой на себя. И я отдаю первую самостоятельную команду: — Всем живым и раненым доложиться!
Не прекращая огня, группа ведёт перекличку. В результате из пятнадцати человек личного состава живыми и ранеными осталось одиннадцать.
— Радист, связь. Вызывай вертушки!
Это сейчас самое важное.
— Снайпер! Пулемётчика, суку… Головы поднять не даёт.
— Есть, командир. Сделаем, — слышится ответ моего годка и земляка Жоры Контрабаса.
Оглушительный грохот пулемёта затих так же внезапно, как и начался.
— Всё тики-таки, командир, — доносится голос Жорки.
— Что связь?
— Через сорок минут будут вертушки, — слышится голос радиста.
Надо поднимать солдат в атаку и развивать успех, пока душманы не предприняли чего-нибудь нового. Да и место для обороны надо бы выбрать получше. БМД, конечно, железный, но только кажется, что рядом с ним надёжнее. Это, ко всему прочему, ещё и отличная мишень, а сорок минут в условиях огневого контакта — это очень много. Многие за это время успевают прожить жизнь и умереть. Надо поднимать солдат, но что-то мне мешает.
Какая-то нереальность происходящего. Словно я живу второй раз.
И когда наконец-то я принимаю решение и одновременно с криком «ура» отрываю своё тело от земли, что-то больно бьёт меня в грудь. В то же время за мои ноги мёртвой хваткой цепляется душман и волочит по земле, а в лицо я получаю внушительную порцию такой желанной воды… Я открываю глаза и очумело трясу головой.
— Что, голубь, выспался? — слышится злой Стёпкин голос.