Шаман-гора

— Давай сахарком. Первейшее в этом деле средство, — прошептал он.

— Эвто щё у вас тамотка булькатит, и пошто вы перхаете? — раздался из-за занавески подозрительный голос Катерины.

— То Михайло поперхнулся, — невинным голоском проблеял Степан. — А булькатит дожжём по крыше.

После недолгого недоверчивого молчания голос Катерины произнёс: — А я вот сама проверю, что у вас подтекает.

— Ни в коем разе! Стесняемся мы, — испуганно ответил Степан. — А Михаил дак таких смущениев вообче на дух не переносит.

— Эвто когда же вы такими смущительными стали? — голос стал язвительным, и занавеска резко откинулась в сторону.

Свет свечи выхватил фигуру Катерины. Она стояла в нижней рубахе, а на плечи был накинут наш подарок — цветастая шаль.

Крохотный огонёк стал обшаривать уголки нашей конуры. Но Степан не был бы Степаном, если бы не успел замести все следы «преступления». Не получив положительных результатов, девушка вернулась к себе.

— Я за вами следю, супостаты, — попыталась она нас запугать перед уходом.

— Дак мы зараз к вашим милостям с ответной оказией пожалуем, — произнёс ей вслед Степан. — Не всё же вам честных людей по ночам обидами не доверять.

Если честно, то я даже не понял, что Степан имел в виду под «обидами не доверять», но был с ним полностью солидарен.

— Только попробуйте, — раздался за занавеской смех Капитолины. — Мы ужо вас этутка приголубим. Своих не узнаете.

— Мы девушки скромные, по ночам гостей не принимаем, — поддакнула ей Луиза.

Но между слов я прочёл совсем иное, как раз-таки совершенно противоположное, но это касалось лишь одного меня. Поэтому голос Луизы повлиял на меня, как кислота на лакмусовую бумагу.

У меня загорелись уши.

Степан вновь толкнул меня в плечо и выразительно щёлкнул по горлу общеизвестным жестом. Будучи под воздействием прелестного голоска Луизы, я утвердительно мотнул головой. Молодая душа жаждала подвигов.

Едва мы поднесли к губам налитый Степаном спирт, как занавеска решительно распахнулась и раздался негодующий голос Катерины: — Ах вы, анчихристы! Ах вы, вражье племя! Эвто вы ж у меня умыкнули? Ну, погодь, Стёпа, я тебе припомню!

Мы торопливо усугубили свою вину, опрокинув содержимое кружек, и засунули в рот сахар. Катерина хлестанула зажатой в руке юбкой по чубатой голове казака, затем, наклонившись, вырвала у него из рук стеклянную баклажку.

Степан, воспользовавшись моментом, обхватил Катерину за талию и впился своими губами в губы девушки. Поцелуй был долгим. Катерина для приличия посопротивлялась, а затем сникла.

— А теперь хучь убей, — отстраняясь, усмехнулся Степан.

— А ну спать, — торопливо выкрикнула девушка и шмыгнула за занавесь.

Степан откинулся на спину и закинул руки за голову.

— А вкусно, как монпансье, — довольно проурчал он.

— Ну, погодь, чёрт чубатый, — донеслось с девичьей половины, — ажбы цаловаться научился. А то обмуслявил всю, словно телушка.

— Дак вот и поучила бы, — невозмутимо отозвался Степан. — Надсмехаться-то все горазды.

На сопредельной территории раздалось весёлое шушуканье, которое периодически сопровождалось взрывами смеха. От выпитого спирта и усталости голова моя приятно кружилась, а глаза предательски слипались. После недолгой борьбы с самим собой и сном я отключился.

Проснулся я почувствовав кого-то постороннего рядом с собой. Сердце гулко забухало, а к лицу прилила кровь. Я уже знал, кто этот посторонний. Вернее, посторонняя. Я притянул склонённую надо мной голову и приник к её губам. Девушка испуганно охнула, но негромко, чтобы не разбудить остальных. Мы чуть не задохнулись — таким продолжительным и сладким оказался первый поцелуй.

Превозмогая лёгкое сопротивление, я уложил девушку рядом с собой и накрыл одеялом. Луиза доверчиво прижалась ко мне и прошептала: — Любый мой, я сама пришла. Но прошу тебя, не обижай меня. Я ещё не готова.

И столько в её голосе было искренности и детской непосредственности, что у меня засвербело в горле. Я стал совершенно ручным. Теперь она могла вить из меня верёвки. Каким-то своим женским чутьём она это поняла и удовлетворённо улыбнулась.

Хотя в палатке было совершенно темно и я не мог видеть этой улыбки, готов поспорить на что угодно, что она, действительно, улыбнулась.

Я привлёк её к себе и, сгорая от нежности, стал осыпать поцелуями. Она неумело мне отвечала. С каждым поцелуем её губы наполнялись страстью и неуёмным желанием. В ней просыпалась самка. Однако, когда ситуация пыталась выйти из-под контроля, Луиза упиралась в мою грудь руками и шептала: — Мишенька, родненький, нет…

И я послушно отстранялся, давая своему телу прийти в себя.

Поверите ли, нет, но мы лежали совершенно обнажённые, и у меня даже в мыслях не было желания причинить ей обиду.

Мы губами и руками знакомились с сокровенными тайнами наших тел. Нам было хорошо.

Незаметно подкрался рассвет, и Луиза, испуганно ойкнув, высвободилась из моих рук. С лёгким шелестом она надевала на себя предметы женского туалета, а я представлял, какие места её совершенного тела ткань обнимает в этот момент.