Шаман-гора

— Так-так, — всё больше хмурился Дьяченко. — А это что за новая личность? — наконец заметил он меня.

— Дак вот я и говорю. Девок умыкнули, — начал запинаясь Батурин.

— Это я уже слышал. А при чём тут новый солдат? — раздражённо поморщился майор.

— Не извольте гневаться, господин майор, — вытянулся Батурин. — Этот самый нижний чин Манычев, приписанный к нашему батальону, тех самых девок и вызволил. Совместно с казаком Степаном Кольцом.

По лбу унтера градом катился пот, но он стоял, не смея шелохнуться и утереть натекающие на глаза солёные капли.

«Ну вот, нажил себе навечного врага, — невесело подумал я. — Этот унтер-Пришибеев ни за что не простит мне своего недавнего унижения. А и хрен с ним. Думай о приятном».

— Интересно, — задумчиво произнёс Дьяченко, разглядывая меня заинтересованно. — И как выручал, братец?

— Да всяко приходилось, ваше благородие. Где ножом, где ружом, — невпопад срифмовал я.

— Молодец, коли не брешут, что девушек от неволи спас. Да и на язык гляжу востёр, — усмехнулся Дьяченко.

— По этой самой причине имела место длительная самовольная отлучка из расположения, — поспешил доложиться унтер.

— Какая такая отлучка? — насупил брови майор.

— Так как действия сии данным нижним чином проводились без приказа командования, — вытянулся Батурин.

— Где подорожная на этого солдата? — требовательно протянул руку майор.

— Не извольте беспокоиться. Вот она. В целости и сохранности, — вытащил из-за пазухи и протянул какую-то бумаженцию Батурин.

Чем дальше читал подорожную Дьяченко, тем больше вытягивалось его лицо. Несколько раз он отрывал взгляд от документа и с интересом смотрел на меня. Затем, закончив, повернулся к Батурину.

— Так о каком самовольном оставлении расположения вы изволили толковать, голубчик? — спросил он несчастного унтера.

— Дак. Имело, стало быть, место, — начал нести тот околесицу, пока окончательно не запутался.

— Да бросьте вы чушь пороть. Вы бумагу эту читали?

— Как можно. Печати с орлами, — пот по лицу Баторина тёк уже ручьями.

— Хороший вы служака, Батурин, — наконец-то сжалился над унтером Дьяченко. — Но тут вы переусердствовали. В этой бумаге написано, что нижний чин Михаил Сергеевич Манычев добирается до нового места службы сам. А где его новое место службы?

— Наш тринадцатый батальон, — облегчённо перевёл дух унтер.

— Ну вот. Я надеюсь, что инцидент исчерпан?

— Так точно, господин майор! — обрадованно рявкнул унтер.

— Ну всё, ведите солдат кормить и отдыхать, — махнул он рукой Батурину. — А вас я попрошу остаться, — повернулся Дьяченко ко мне.

«Ну вот, началось», — с тоской подумал я и вспомнил небезызвестного Мюллера. Но Дьяченко не стал меня мучить недомолвками и прояснил ситуацию сразу.

— Ну-с, господин поручик лейб-гвардии гренадёрского полка, дуэлями изволите баловаться?

— Есть такой грех, господин майор, — облегчённо вздохнув, произнёс я.

Наконец-то я знал, кто я такой. Большое человеческое спасибо тебе за это, господин майор. Хуже нет жить не зная, кто ты такой.

Да ещё в обществе, где твой социальный статус играет не последнюю роль.

— Не тушуйтесь, господин поручик. Я сам в молодости был горяч. И за подобное дело был вынужден уйти из службы, — поотечески улыбнулся мне Дьяченко.

— Я не о чём не жалею, господин майор, — гордо вздёрнул я голову.

Это я фильмов насмотрелся про царских офицеров, да и от радости дурь в голове заиграла, покуражиться захотелось.

— Полноте, голубчик, — слегка поморщился майор. — Вы лучше мне поведайте, отчего такая милость? Здесь, чай, пули не свистят. А такие стрелки, как вы, сейчас на Кавказе требуются.

— Не подумайте, господин майор, не протекция. Сам просился. А мне ответили: «И не думай. Там такой молодец или горскую пулю сразу поймает, или через полгода назад своё звание вернёт.

А ты иди-ка в тайге лес повали да комаров покорми. Умнее станешь».

— И кому ж вы так не угодили? — рассмеялся Дьяченко.

Было видно, что майору я пришёлся по нраву.

— Разрешите об тайне сией умолчать, господин майор. Ибо касается она чести дамы, — скромно потупился я. А про себя подумал: «Ну и насобачился же ты, стервец, лапшу на уши вешать.

Да и оборотиков старорежимных успел нахвататься».

— Теперь верю, что ты за дам целую баталию учинил и врагов побил немало, — серьёзно произнёс Дьяченко. — Деятельная натура, она ведь всегда себя проявит.

— Я уверен, что вы поступили бы точно так же, господин майор, — с достоинством ответил я. — Ибо честь дамы превыше всего, к какому бы сословию она не принадлежала.

Дьяченко улыбнулся и произнёс: — Целковый я тебе за службу поднести не могу. Не по чину это. А вот перед господином генерал-губернатором МуравьёвымАмурским ходатайствовать непременно буду. Ну а пока говори, чего сам желаешь?

— Разрешите караван с переселенцами до конца сопроводить, — вдруг у меня сорвалось с языка.

От такой неожиданности у Дьяченко брови поползли вверх.

Затем он догадливо усмехнулся: — Ну, как я сразу не понял. Прекрасная пастушка?

— Никак нет, — посуровел я лицом. — Мечтая послужить Отечеству, желаю самолично пройти путём славных прадедов наших.