Шаманизм

Из всех отделов этнографии самым трудным и вместе с тем одним им важнейших представляется тот, в котором подвергаются научному исследованию воззрения народов, стоящих на низших ступенях развитии, на явлении окружающего мира и их собственной психической жизни. Вопросы этого рода связаны тесно с религиозными представлениями людей, обыкновенно называемых дикими, которые, как видно из показаний большинства путешественников, с большим старанием скрывают от любопытства посторонних пришельцев все, что могло бы раскрыть внутренний смысл обрядов, с первого взгляда странных и нелепых. Весьма часто особые религиозные предписания не дозволяют говорить прямо о божествах и обо всем, что к ним относится; такая недоверчивая осторожность породила ложное представление о существовании на земном шаре народов, совершенно лишенных религии. Но кроме препятствий, созданных условиями быта самих нецивилизованных народов, существуют еще более серьезные причины, долгое время устранявшие возможность правильной разработки этнографических фактов этого порядка. Как собиратели этнографических материалов, так и ученые, занимавшиеся их обработкой, относились до последнего времени к своему предмету с различными предубеждениями; они не обладали сознательным стремлением к объективному пониманию верований и взглядов людей, занимающих по культурному своему развитию столь низкое место; они никак не могли проникнуть достаточно глубоко в своеобразное и чуждое нашим понятиям миросозерцание этих детей природы. Узость взглядов и презрительное высокомерие долго царили в науке и мешали точному выяснению сложных вопросов, подлежащих ее ведению. Достаточно вспомнить добродушные отзывы о бессмысленных суевериях французского монаха-путешественника Андрея Теве, посетившего в XVI столетии Америку и приписывавшего видения американцев наваждению дьявольскому, или же характеристики другого монаха XVIII столетия Добрицгофера, описавшего быт абипонов, одного южноамериканского племени, в которых везде сквозит сожаление о заблуждениях грубых дикарей[1]. К том же XVIII ст. в пределах России немец Гмелин и русский Крашенинников с таким же непониманием истинного значения сообщаемых фактов изображали верования разных сибирских инородцев. Даже в XIX веке миссионеры, положившие много трудов на распространение христианского просвещения, не были в состоянии беспристрастно представить религиозные мировоззрения языческих племен. Стоит для примера взять книги англиканского пастора Моффата и иезуита Шпильманна, посвященные быту южноафриканских народов, чтобы видеть, до какой степени честные и разумные наблюдатели могут ошибаться вследствие своей предубежденности. Неудивительно, что в то время, когда историки вполне усвоили научные приемы и привыкли оценивать поступки деятелей и явления жизни отдаленных эпох, применяя в этом случае мерку тех времен и, следовательно, соблюдая историческую перспективу, этнографы до сих пор не могли стать на должную точку и только в последние десятилетия начали отрешаться от указанных выше заблуждений.

Между тем этнографический материал не ждет завершения развитая здравых взглядов в науке, количество его уменьшается с каждым годом, и притом он быстро утрачивает свой непосредственный характер. Малокультурные народы или вымирают совсем, или же подпадают влиянию цивилизации и бесследно теряют многие особенности своего быта, важные для науки. Скоро наступит момент, когда этнографы, лишившись живых, видимых источников, должны будут, подобно историкам, пользоваться вещественными остатками и письменными свидетельствами очевидцев для воссоздания быта, уже несуществующего. Ввиду этих обстоятельств научное выяснение вопросов, подвергавшихся субъективному и тенденциозному толкованию, может повлиять на собирание новых фактов и принести таким образом некоторую пользу в деле обогащения наших этнографических знаний.