Шаманский бубен луны (СИ)

В этот раз Вере удалось уговорить Асю пойти на танцы. Разработала целый ритуал. Во флаконе для инъекций принесла водку, долго и подробно рассказывала, как раздобыла, как переливала остатки из бутылок. — Неделю собирала. Дрыщ заметил, пытался отобрать, — шептала Вера. Оглядываясь на дверь, быстро глотнула, сморщилась, примерилась к остатку, еще глотнула. Оставшуюся половину протянула Асе. Водка пахла лекарством, горькими травами. — Пей! Не нюхай! — приказывала Вера. У Аси во рту появилась горечь, оглянулась куда выплюнуть. — Глотай! — Горечь через горло скакнула в желудок.

Пока Ася дрогла в капронках и в шелковом платье без рукавов, Вера резво носилась по залу и все норовила со всеми поговорить, поздороваться, познакомиться. За ней трусил Сергей и не давал вольничать. Строго следил, чтобы никто не смел даже глянуть в сторону Веры.

Пауза между фильмом и танцами затягивалась. Но молодежь не расходилась. Из туалетов шел стойких запах табака. Одни захмелевшие пацаны толпились в фойе, другие — у сцены, разговаривали с музыкантами городского ансамбля. Возможно, гитарист Яша знал, в чем заминка, но упорно молчал, набирал на струнах мелодию из фильма «Вам и не снилось». Этот фильм основательно встряхнул скучную жизнь города: — Это не сон… э-э-это не сон, — фальшивил Яша слова поэта Рабиндраната Тагора. — … это не сон, это не сон… — Яше очень хотелось начать танцы именно этой завораживающей музыкой. Запел громко, без микрофона. — Это не сон, это не… это любовь… моя, это музыка…

Заскучавшие подростки потянулись к сцене, стали подпевать: — … Ветер ли старое имя развеял… с берега к берегу, с отмели к отмели…в полночь забвенья на поздней окраине жизни моей… — и хором. — Это любовь моя, это любовь моя! — По залу эхом. — Это любовь моя… это любовь моя…

Казалось, в центре зала ожило сердце молодого мощного осьминога. Оно сокращалось, пульсировало и завоевывало все пространство Дворца культуры.

Около девяти вечера на сцену вышла Светлана Светличная, в сером шерстяном платье — кому-то помахала в толпу. Ее «здрасти» приумноженое нестройным микрофоном, ушло гулять по зданию. Светлана, красиво расправила руки, словно приготовилась взлететь огромной серокрылой птахой, пискнула в микрофон.

— Все привет!

— Привет, привет…– обрадовалась молодежь.

— Встречаем ансамбль!

Кругом засвистело, заулюлюкало, взорвалось смехом.

На сцену вышел солист, лысый худой паренек с всклокоченной, драной челкой над правым ухом. Подражая звездам зарубежной эстрады, надрывно и немыслимо извиваясь, стал выдавать популярные шлягеры Квин, Аббы, Смоки, Африка Симона. Как звуки гравия, ссыпаемого на булыжную мостовую, ему старательно подпевали музыканты. Иногда солист выдавал фальцет, но его моментально перекрывала оглушительная дробь ударников. Ася бы, наверное, в эту минуту сгорела от стыда, а солист продолжал жить сценой. Ему все прощали, для этого городка он был лучшим.

Прибежала Вера.

— Ну ты чего? Давай танцуй!

— Да я танцую.

— Там наши, — и Вера потащила Асю в другой угол зала.

Со своими и правда веселее. Обычная иллюзия праздника переходила в обычные танцы.

Бесконечно фонил микрофон, его писк рвал перепонки. Солист зажимал микрофон ладошкой, оглядывался на музыкантов: «Вы же понимаете, что я не виноват?». Музыканты понимали, пытались занять паузу, сворачивали композицию на «нет».

Молодёжь, поймав кураж, свистела, требовала выхода скопившихся эмоций.

— Дровосеки! Балалаешники!

Солист устало опустил стойку микрофона, которой минуту назад размахивал, словно богатырь палицей перед мордой дракона и, скупо кивнув, испарился со сцены. Он будто предупредил, если мы сию минуту не прекратим весь этот шабаш, то у администрации лопнет терпение и зал попросту закроют, например, для очередного ремонта.

Место солиста занял гитарист. Опробовал микрофон коготком, объявил:

— Белый танец. Дамы приглашают кавалеров.

Девушки единодушно прыснули по периметру стен, словно прозвучала команда: «Разойдись!». Фишка прозвучала, оцепенение наступило. Разбрасывать улыбки теперь ни к чему. Кавалеры с напускным безразличием стали поглядывать по сторонам. И дальше ничего не происходило, пока Светличная не вывела Вовку Шилкова в центр зала. Взглядом приказала взять ее за талию, моргнула, призывая хотя бы временно оказаться достойным кавалером. Шилков ради нее готов на все: прискакать на белом коне, жениться, укатить на край света, но он категорически против топтания одинокой пары в центре Дворца культуры. Он подчинялся, улыбался, светомузыкой горели его уши, щеки, шея. Ася всем сердцем чувствовала счастье Светличной, и страдание Шилкова. И Асе это жутко не нравилось.

Вдруг где-то в полумраке, в левом углу от сцены послышался какой-то невнятный гул, который с каждой секундой становился все громче и напористее. Гитарист всмотрелся в полумрак зала. Он подозревал увидеть что-то подобное и увидел…

Их было шестеро. По три человека с каждой стороны.