Шаманский бубен луны (СИ)

Ася маялась до последней минуты. Шурудила записи и пыталась сообразить, чья частушка пакостнее. Похоже, хуже всех про Сергея Палаускаса. О чем она думала, когда писала такое сквернословие… хоть катай, хоть ноги вытирай. Хотя может прокатить. Палаускас не обидится — крепкий орешек, его колкими словами не проймёшь. Это такое молчаливое железобетонное создание, которое старалось быть невидимым. Да и на самом деле был таким, скромным, смиренным. Пацаны говорили, что он ходит на медведя. — Что прямо на медведя? — не верила Ася. — С ружьем? Один? В тайгу? — Шилков кивал, улыбался розовыми щеками. — Перестань, я, дура, поверила. У нас и медведей нет. — Пацаны ржали, Палаускас с ними. В этот момент он больше походил на здоровенного мужика, который по дикой случайности застрял в школе. Асе было его немного жаль, она ему гадости, а он в ответ улыбки. Он все ей прощал, и она это знала, и этим пользовалась. Все-таки про Палаускаса частушку надо исправить. Характер Палаускаса тут ни при чем, Ася сама порядочная гнида. Могла бы и про Шилкова написать, проехаться по его розовым щечкам. Похоже, со своими частушками Ася переборщила.

— Рита, — позвала Ася Герн, — Про Палаускаса у тебя?

— Ага.

— Давай исправим.

— Да пятый раз уже. — Защелкала замками нового портфеля.

Ого! По складкам сбоку… аж четыре отдела. Крутотень. Что бы такого найти гадостного, чтобы не сильно завидовать. Ах да, нашла. Цвет детского поноса. Ну прямо в точку. Можно сравнить с молочными ирисками, но лучше первое. Уф! Отлегло.

— Что-то про Палаускаса слишком, — смиренно произнесла Ася.

— … Ага. Если ты и про меня такое напишешь, убью.

— Вот и я про то же самое. У нас же Палаускас охотник, по тайге мотается, с белками бодается.

— Клево. Только до КВН осталось пара минут, не успею выучить.

— Пой с листа.

— Слушай, Ась, а не свалить бы тебе? Тоже мне, поэтесса нашлась. Мне еще краситься, а ты мне стихи суешь.

— Тогда я всем скажу, что про Палаускаса написала ты. Народное творчество.

— Ладно, — миролюбиво согласилась Рита и забрала листок у Аси, — тра-та-та, аха-ха-ха. Слушай, у тебя тут сплошной детский сад. По горам катается, с белками бодается.

— А если по горам катается, с волками бодается.

— Да хоть с медведями. У них рогов нет. Лучше по горам катается, с оленями бодается…И вообще, зачем ему бодаться с оленями? Он же охотник. Все не то, давай оставим про палас. Добрый мягонький палас…

— Учи эти, про палас забудь.

Ася уже сто раз пожалела, что связалась с этими частушками, с нее бы хватило печенья и салата оливье. Вчера с матерью весь вечер варили, крошили, заливали майонезом, а потом Ася украшала. Со свежего помидора стружкой срезала кожуру, аккуратно завернула в алую розу. С огурцом поступила тем же макаром, огуречная роза выглядела убого. Пришлось догоняться зеленым луком. Из перьев настрогала листья, опустила в воду, лук стал разбухать, распускаться в лианы. Собрала зелень в пучки, окутала розы. Хотела добавить лилии из оранжевой моркови: крутила-вертела, пока не поняла, что это перебор. Выдернула морковку из салата, съела. Вообще-то, если бы Ася знала, что мать чудесным образом в канун Нового года надыбает у заведующей кафе свежий помидор и огурец, то не стала бы мутить весь этот оливье, просто выложила бы на тарелку свежую овощную нарезку. За один запах обломились бы пять баллов. Пока Ася украшала, мать кружила рядом, делала вид, что ей безразлично, а сама смотрела и удивлялась фантазии дочери. Хотела научить дочку уму-разуму, а тут пришлось самой подсматривать. Словом, салат получился замечательный, а украшение и того лучше.

— Мурзина, а ты печенье сделала? — окликнула ее Василекина.

— Иди в жопу, — тихо пробубнила Ася. С Василекиной она не разговаривала с того самого ее дня рождения.

— Да хватит дуться. — Попыталась подружиться Василекина.

— Не разговаривай с этой дурой. — Прошла мимо Вера.