Шаманы крови и костей

  - Куда? - повторил вопрос маленький горбун и беспокойно в седле.

  Куда? Миэ знала только одно место, где бы нашелся приют для нее и всего выводка ее родни. Никто в Тареме не возьмет под крышу своего дома детей опального лорда-магната, каждого остановит страх прогневить Катарину. Но для одного дасирийца угрозы леди Ластрик вряд ли значили больше, чем сор под ногами. Вот только жив ли он, Миэ не знала. Ехать в дасирийские земли теперь, все равно, что совать голову в полымя и верить, что рожа останется цела. Миэ сглотнула, краем уха услыхав веселый щебет рыжей малышки, и ласковый шепот Лары ей на ухо. Сколькими придется пожертвовать ради крыши над головой? Всеми или никем? Боги не настолько милостивы, даже Амейлин отвернулась от нее.

  - К одному славному воину, - сказала Миэ, всеми силами изображая радость. - Он силен как бык, и ловок, словно сокол. Если будешь мужественным, похлопочу, чтобы потренировал тебя с мечом.

  - И меня! - отозвался Томм, и паренек тут же покраснел, устыдившись своей наглости.

  - И за тебя похлопочу, - соврала Таремка.

  "Только бы ты был жив, Арэн из Шаам"

  Катарина

  Комната Фиранда по-прежнему хранила запах своего хозяина. С того дня, как брата нашли мертвым в постели, Катарина не могла себя заставить зайти сюда, не позволила рабам сменить простыни и покрывало. Просто закрыла на замок, а ключ прицепила на цепочку, которую не снимала даже перед сном.

  Но сегодня Катарина решилась, наконец, снова оказаться в покоях Фиранда. Многоликому не разрешила переступить порог Фирандовой комнаты. Мальчишка, впрочем, не расстроился, но замер по ту сторону порога, прислонившись к дверному косяку, всем видом показывая: Я не переступаю порог, как ты велела, но раз меня не гонят вовсе, то постою тут, неподалеку". Таремке сделалось не по себе от одной мысли о том, что Многоликий войдет. Смутная тревога и суеверный страх заставляли ее быть решительнее, но вот только и мальчика переменился. Много раз леди Ластрик спрашивала себя, как получилось, что она позволила волку пробраться в хлев, и каждый раз ответом ей был образ раскромсанного горла брата.

  - Уйди, - попросила Катарина, не поворачивая головы.

  - Со мной тебе безопаснее, госпожа моя, - блеклым голосом возразил Многоликий.

  "А кто меня защитит от тебя?" - мысленно ответила Катарина. Она прошла до окна, нарочно избегая смотреть на кровать. Время близилось к закату, сквозь зарешеченные окна в спальню едва проникал свет. В блеклом луче хороводили пылинки. Таремка прикрыла нос рукавом.

  - Он умер сразу, как ты и просила, - сказал Многоликий. Говорил он громко, не страшась быть услышанным. В эту часть замка по приказу Катарины не смел ходить никто, под страхом быть обезглавленным. Слуги с урезанными языками, конечно, не смогли бы разболтать хозяйских секретов, но Катарина перестраховывалась. В последнее время она даже пищу принимала с опаской, а за завтраком так и вовсе отказалась от сочно зажаренного цыпленка только потому, что он слишком сильно пах пряными травами - вдруг, отравитель прячет за ароматом яд?

  Несмотря на все предосторожности, Катарине не понравилась наглая бравада Многоликого. Неужели думает, что она настолько сильно боится быть разоблаченной в собственном доме? Катарина всегда была хозяйкой Замка на Пике, и даже ручной волк, вдруг начавший рычать на нее, не пугал леди Ластрик. Куда больше Катарина боялась обернуться, посмотреть на залитые кровью Фиранда простыни. Как будто от одного взгляда брат мог вернуться из мертвого царства.

  - Надеюсь, ты не врешь. - Катарина повернулась на Многоликого. Отчего-то вся его поза напоминала изгиб кинжала, предупреждала - трогать не стоит, чтобы случайно не расстаться с жизнью.

  - Братья Послесвета не смакуют убийства и не видят радости в страданиях. - Голос Многоликого сквозил отвращением. - Нас учат убивать так, чтоб жертва не мучилась перед тем, как спуститься к Гартису.

  - Но ты любишь убивать. - Катарина с вызовом посмотрела на мальчишку. - И любишь смотреть на муки.

  - Разве от того, что я нахожу наслаждение в том, что приносит тебе пользу, есть что-то дурное? Ты велишь мне снять шкуру со зверя, и я ее снимаю, аккуратно и ладно, чтобы не попортить мех. А как долго будет умирать медведь - так ли уж важно?

  - Не важно, - согласилась Катарина. - Но то был Фиранд, мой брат. Никого я не любила так сильно, как его. Никто не значил для меня столько же, хоть бы в половину от тех чувств. Я всегда защищала его, заботилась о нем, словно это я была старшая, а он - неразумный младший брат.

  - Он и был неразумным. Не всякому годы прибавляют ума, госпожа моя. Ты ведь давно смекнула, что рано или поздно, но Фиранд станет беспомощным. Мы-то с тобой знаем, что иной раз приходится мараться, чтобы сделать какое-то благо.