Шаманы крови и костей

  - Он никогда не покинет эти стены, - сказала Катарина вслух, скорее себе, чем Многоликому. - Он навсегда останется моей тенью. Будет мучить меня, пока прислужники Гартиса и по мою душу не придут. А там, в мертвом царстве, поквитается.

  - Госпожа моя, ты устала, потому и веришь в то, чего нет. Мой век недолог, но я многое повидал и никогда мне тени не встречались. Убил и того больше, но их души ушли к Гартису. Сама же видишь - никто за мной не волочится, я жив и здоров.

  Катарину слова не успокоили. Она чувствовала незримое присутствие брата, слышала его кряхтение. Сейчас она могла поклясться, что на постели Фиранда не было той вмятины, которая была сейчас. Будто прямо в это мгновение брат сидит на самом краю своего ложа и глядит на нее, ждет, когда сестра оступиться, совершит ту же ошибку, что и он - пустит волка себе за спину.

  Катарина позвала рабынь и велела им вынести все, что есть в комнате, выветрить хорошенько, вымыть и зажечь благовония. А когда дурной запах исчезнет - перенести сюда ее вещи.

  - Зачем тебе это надобно, господа моя? - Многоликий беззвучно ступал за ней по коридору.

  - Если уж брат ходит за мной, пусть ему будет досадно от того, что даже комната его принадлежит мне.

  В зале, куда направилась Катарина, ее поджидали двое. Дасирийка, дочь Фраавега, и Руфус. Когда отца клали в саркофаг, Руфус, вместо того, чтобы заливаться слезами и проклинать убийцу, обнимал новую невесту и не стеснясь шлепал ее по заду. Катарина могла его приструнить, но не пошевелила и пальцем - чем больше народа увидит, что за наследник остался после Фиранда, тем меньше из них станет оспаривать ее право стать во главе рода Ластриков. Да и Руфус не стремился обременять себя заботами. Ему хватало того, что тетка, как и прежде, играет с ним в шахматы время от времени, дает золото и оплачивает походы в бордель. Сенешаль сетовала на разврат, который учиняет малолетняя дасирийка, и потихоньку доносила Катарине, что к шлюхам Руфус ходит тоже с ней. После смерти Фиранда парочка вовсе разошлась, и устроила оргию прямо в замке, где всего через несколько стен, на столе, лежал покойник. Катарина не вмешивалась, а сенешали велела прикрыть рот и молча исполнять все, чего пожелает осиротевший мальчик. "Горе у всякого разным бывает", - сказала она тогда. Седовласой бабе указания не понравились, но она хорошо знала свое место.

  Катарина не видела в Руфусе соперника, но предпочла подстраховаться. Пусть он ни в чем не знает отказа, как и прежде, рассудила она, пока тщеславие не отсохнет в нем вовсе. Чем больше времени Руфус будет пьян и занят бабьими щелями, тем меньше станет задумываться о наследстве отца. Благо Фиранд умер сам, и некому было выслушать его последнюю волю. Катарина не сомневалась, что брат лучше отдал бы все недалекому разнеженному сынку, чем ей.

  - Что за пожар у нас? - спросила таремка, едва вошла в Трофейный зал. Парочка держалась за руки: девка была вся зеленой, будто ее мучило похмелье, а Руфус таращился на тетку, и на лице его было написано, что добрых вестей ждать нечего. - Ну? - нетерпеливо прикрикнула Катарина.

  - У меня женской хвори нет, - через икоту сообщила дасирийцка, и, развязно хихикая, повисла на своем женихе.

  - Как давно? - стараясь хранить спокойствие, переспросила Катарина.

  - Должна была кровить еще в начале месяца. - Дасирийка укусила Руфуса за ухо, но парень отшатнулся от такой "ласки".

  - Я лично приносила тебе настойки, чтобы его семя к тебе не прицепилось.

  Пьяная девка передернула плечами, не удержала равновесия и уселась на пол. Тарема осмотрелась, выискивая взглядом что-то потяжелее, но, когда первая волна гнева ушла, даже порадовалась, что не нашла ничего подходящего. Попадись под руку кочерга или один из трофейных мечей - дасирийская шлюха осталась бы без глаза или уха. Наверняка девка не по слабой памяти не пила зелье. Катарина мысленно обругала себя - стоило лично проследить, чтобы дасирийка выпивала настойку, а не верить девке наслово. Отец часто повторял какую-то шаймерскую мудрость: хочешь, чтобы корова доилась сладким молоком - сам подкладывай ей свежую траву. Эту корову таремка упустила.