При этом Бухарин и его сторонники действовали более умно, чем “левые”. Они не созывали отдельных совещаний, не вырабатывали общих платформ, чтобы не подставиться под обвинение во “фракционности”. Не пытались раздувать смуту на митингах, распространять воззвания. Николай Иванович предпочитал кулуарные интриги в партийном руководстве. Распространял слухи, сеял сомнения. Вел работу через хозяйственные, культурные и прочие органы. Его опорой становилась отнюдь не масса. С одной стороны, этой опорой были партийные функционеры среднего звена, втайне желавшие продолжения “нэповской” жизни и недовольные закручиванием гаек. С другой – “спецы” из дореволюционной интеллигенции: инженеры, экономисты, управленцы, финансисты и т.д. Они хорошо оплачивались, пользовались протекциями советских руководителей, занимали важные посты в наркоматах, Госплане, ВСНХ и других органах. И были вовсе не против того, чтобы коммунистическое государство постепенно превратилось в обычную буржуазную демократию.
Опорой Бухарина становилась и молодежь. Но, естественно, не вся молодежь. Он завоевывал симпатии среди комсомольских работников, учащихся столичных вузов – а это были в основном дети элиты. Те самые “дети Арбата”, которых впоследствии воспел Рыбаков. Арбата, а не провинциальных городков и сел. Своими лозунгами “демократии”, семенами критики Бухарин приробретал авторитет, например, в Академии красной профессуры (откуда потом вышли многие антисталинисты наподобие Авторханова), в коммунистическом университете им. Свердлова, в литературном институте.
Открыто обвинять Сталина в экономических ошибках Николай Иванович тоже не рисковал. В своих статьях и выступлениях он как бы атаковал Троцкого, предостерегал от “сползания к троцкизму”, хотя бил по тем пунктам троцкистских программ, которые совпадали со сталинскими. И, кстати, в искренности его нападок на Троцкого и “левых” позволительно усомниться. Ведь Льву Давидовичу он помогал вывезти за рубеж архивы в это же самое время. Да и с “левыми” подспудно наводил контакты. 11 июля 1928 г., когда еще никаких конфликтов между Сталиным и Бухариным не произошло (они начались в конце лета и осенью), Николай Иванович тайно встретился с Каменевым, предложив ему действовать сообща. Говорил: “Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с вами”. Высказывал грязные характеристики в адрес Сталина и других членов Политбюро, выражал уверенность, что “линия Сталина будет бита”.
Однако Бухарин “перехитрил сам себя”. Каменев записал текст разговора и послал Зиновьеву. Но секретарь Каменева Швальбе снял копию и передал троцкистам. Они обиделись на нападки в свой адрес и опубликовали текст в листовке. Разразился скандал. Члены Полибрюро были ошеломлены теми словами, которыми Бухарин обзывал их за глаза, да еще и перед оппозиционером. Николай Иванович пробовал отвертеться, называл публикацию “гнусной клеветой”, но Каменев подтвердил подлинность беседы, и Бухарину тоже пришлось признать ее. Тут уж против него ополчились все. Резолюция ЦКК осудила переговоры с Каменевым как “фракционный акт”. Был однозначно сформулирован и ответ на бухаринские требования “демократии” - резолюция констатировала, что отсутсткие контроля со стороны ЦК ведет к превращению государства “в бесформенный конгломерат, состоящий из феодальных княжеств, в числе которых мы имели бы княжество “Правды”, княжество ВЦСПС, княжество ИККИ, княжество НКПС, княжество ВСНХ….”
Бухарин, Рыков и Томский не смирились с поражением, попробовали отстаивать свою точку зрения. И в апреле 1929 г. были осуждены пленумом ЦК. Впрочем, прошлись по ним куда мягче, чем раньше громили “левых”. Сперва их даже “уклонистами” не называли, указывали, что их взгляды “совпадают в основном с позицией правого уклона”. И лишь в ноябре 1929 г., после новых выступлений Бухарина объявили “застрельщиком и руководителя правых уклонистов”. Теперь и этих оппозиционеров принялись снижать по “ступенечкам”. После каждой взбучки они послушно каялись, но продолжали исподволь гнуть критическую линию. И Орджоникидзе писал о Бухарине: “Он, совершенно неожиданно для нас, оказался человеком довольно неприличным. Он будет делать все от него зависящее, чтобы создать впечатление, что его обижают и угнетают, и в то же время сам всех будет мазать г….”.