Шамиль

Затем началось прощание. Расставались тепло, как родные. Князь Чавчавадзе, бывшие пленницы и их люди уехали на свой берег. Едва горцы повернули к себе, как из толпы бросился к Джамалутдину 16–летний юноша. Джамалутдин догадался, что это его младший брат Мухаммед–Шеффи. И на этот раз стояли мюриды, опустив ружья и отдавая почести. Проехав немного, Джамалутдин заметил отца, который сидел под зонтом. По бокам, поджав ноги по–турецки, на коврике сидели два пожилых человека, видимо, какие-то важные люди. Позади на легком ветру колыхалось большое знамя с серебряными надписями из Корана. Когда до Шамиля оставалось шагов 30. Джамалутдину подвели вороного коня. Глаза Шамиля загорелись: он увидел, с какой легкостью сын оказался в седле. Джамалутдин так же легко спрыгнул и медленно подошел к отцу. Они обнялись и долго стояли так. По лицу Шамиля текли слезы, но он их не стеснялся и не вытирал. Все понимали важность минуты. Никто из пяти тысяч всадников не шелохнулся, а пели свое «ла илла–ха». Освободившись из объятий отца, Джамалутдин стал по правую сторону от него. Тут только Шамиль заметил четырех русских офицеров, стоящих поодаль.

— Кто они такие? — спросил имам. Грамов ответил, что офицеры провожали его сына. Шамиль велел передать свою благодарность. Расставаясь, Джамалутдин обнялся с товарищами. К этому все отнеслись с пониманием. Человек 50 мюридов провожали офицеров за реку Мичик.

Джамалутдин снова прыгнул в седло и поехал рядом с двумя своими братьями. Подъезжая к войскам, он обратил внимание на их строгие боевые порядки. У каждого отделения имелось свое знамя. Командиры находились перед фронтом и держали ружья в правой руке. На правом фланге всей кавалерии можно было увидеть две пушки. Позади них на нескольких арбах — снаряды. Джамалутдину это очень понравилось. Но когда по команде начальников мюриды произвели несколько перестроений, а в заключение устроили скачки с джигитовкой, сын Шамиля пришел в восторг. После всего этого наибы и младшие командиры получили возможность поздравить сына Шамиля с благополучным возвращением. Он отвечал улыбкой и отдавал честь. Через час войска углубились в лес, праздник кончился, начались суровые будни.

… В России не переставали интересоваться судьбой Джамалутдина. Но сведения, поступавшие из владений Шамиля, были скупы. Говорили, что сын имамй совершил путешествие по Дагестану и Чечне, посетил свою родину Гимры, поднимался на Ахульго, заходил в Ашильту, откуда была родом его бабушка по отцу — Баху–Меседу. Джамалутдину разрешалось поступать так, как ему заблагорассудится, только одного у него просил отец — жениться на дочери чеченского наиба Талгика — молоденькой девушке. После гибели легендарного наиба Шамиля Ахверды–Магомы чеченцы стали менее послушными. Чтобы их нового наиба связать с собой родственными узами, и нужен был этот брак. Джамалутдин выполнил просьбу отца. Шамиль просил его взять в свои руки административное управление краем, но сын не проявил интереса и желания заняться этим.

Джамалутдин быстро вспомнил аварский язык и теперь иногда беседовал с отцом в свободное время. Рассказывал ему о России, тамошних порядках, о железной дороге, заводах, фабриках. Он говорил, что победить такую страну, как Россия, невозможно, она слишком огромна, и людей в ней более 100 миллионов.

— А мы не стараемся победить Россию, — отвечал Шамиль, — мы хотим, чтобы нас оставили в покое.

Джамалутдин иногда отправлял письма знакомым в Россию. Шамиль не противился этому. Сын читал также русские книги, журналы. И это разрешал отец. Однажды Джамалутдин пригласил к себе Хаджи–Али из Чоха и предложил перевести с арабского на аварский язык Коран. Ученый боялся имама, но сын его уверял, что не только берет ответственность на себя, но и щедро вознаградит за работу. Хаджи–Али сделал перевод двух первых сур Корана; получилось как будто неплохо. Затем ученый и Джамалутдин отнесли перевод самому Шамилю. П. К.Услар писал, что будто имам также похвалил работу и сказал, что оба они делают богоугодное дело, но что война с врагами Дагестана еще богоугодней, и пусть Хаджи–Али и Джамалутдин сейчас обращаются скорее к сабле, чем к перу.

Насколько нам известно, старший сын имама после возвращения на родину ни в одной военной операции не участвовал, впрочем, его, кажется, никто и не заставлял.

Джамалутдин был в смятении. Оторванный от привычной жизни, от друзей, невесты, он не знал, что делать. Он вернулся на родину, к отцу, к братьям, к бабушке Баху, которая нянчила его в далеком детстве. Но успокоение не приходило. Шамиль предложил ему поехать к брату Кази–Магомеду в Карату, где был удивительно чистый воздух, чудесная природа. Джамалутдин прожил некоторое время в Анди, затем с женой переехал в Карату. Еще в дороге он почувствовал недомогание. Здоровье его стало ухудшаться.